Уайнсбург, Огайо. Рассказы - [56]

Иногда я надеюсь, что у меня рак и жить мне осталось недолго. Наверно, вы сами понимаете, к чему я это говорю. А тогда переплыли мы залив на моторке, пошли к станции, и было уже совсем темно. Она мне шепнула, что в моторке ей казалось, будто мы можем вылезти и идти прямо по воде, и это звучало глупо, но я ее понял.

Но вот мы оказались на станции, и там была целая толпа бездельников, из тех, что шляются по ярмаркам, толпятся и топчутся, как бараны, и мог ли я открыть ей правду? «Время до встречи пройдет незаметно, потому что ты будешь писать мне, а я тебе». Вот и все, что она сказала.

Надежды встретиться с нею у меня было не больше, чем погасить пожар на сеновале. Хороша надежда, слов нет.

Может, Люси и напишет мне туда, в Мариэтту, и письмо вернется к ней со штампом государственной почты США: «Такой не проживает» – или что-нибудь в этом роде, не знаю уж, какие штампы шлепают в подобных случаях на конверты.

А я-то старался выдать себя за важную шишку, знаменитость – это перед ней, самой скромной малюткой на всем белом свете. Боже ты мой, хороша надежда!

Тут подошел поезд, она поднялась на площадку, Уилбер Уэссен пожал мне руку, и мисс Вудбери любезно кивнула мне, а я ей, и поезд отправился, а я не выдержал и заплакал, как младенец.

Ох, я готов был бегом бежать вслед поезду, как шут гороховый, и свалиться под откос, будто товарный состав после крушения, но, убей меня бог, что толку в этом? Видали вы когда-нибудь этакого дурака?

Клянусь вам, если б я тогда сломал себе руку или попал под поезд и остался без ноги, – я и не подумал бы обращаться к доктору. Я сел бы на землю и долго-долго терпел боль – вот как.

Клянусь вам – не выпей я в баре, я ни за что не вел бы себя так глупо и не врал бы столько перед такой благородной девушкой – но этого уж не исправишь.

Попадись мне сейчас тот франт в галстуке бабочкой и с тростью, я разорвал бы его на куски. Чтоб у него глаза полопались ко всем чертям. Дурак он набитый – и больше никто.

А если я сам не дурак, попробуйте сыщите еще такого, и тогда я брошу работу и пойду в бродяги, а ему уступлю свое место. Плевать я хотел на эту работу и на деньги тоже, нечего их копить болвану вроде меня.

Из сборника «Смерть в лесу»

Эти жители гор (в переводе Михаила Загота)

Какое-то время я жил в горах на юго-западе Виргинии, и, когда приезжал на север, горожане часто спрашивали меня: а какие они, эти жители гор? Стоило появиться в городе, знакомые так и засыпали меня вопросами. Люди есть люди, они любят, чтобы все было разложено по полочкам.

Богатые – это богатые, бедные – это бедные, политики – ага, понятно, жители западного побережья – тоже ясно. Как будто к человеку можно прицепить ярлык и сказать: вот, пожалуйста. Это экземпляр такой-то.

Мужчины и женщины гор были тем, кем они были. Они были людьми. Бедняками с белым цветом кожи. Это значит, что жили они бедно, а кожа у них была белая. Ну и, разумеется, жили они в горах.

Когда в этих местах, в Виргинии, Теннесси и Северной Каролине, появилась промышленность, многие жители гор вместе с семьями стали перебираться в города, шли работать на заводы и фабрики. Поначалу все шло тихо и гладко, и вдруг одна за другой – забастовки. Если читаете газеты, вам об этом известно. Газетчики тогда вокруг этих жителей гор такой шум подняли! Некоторые статейки были довольно резкими.

А до этого их жизнь изображали каким-то романтическим праздником. Такая реклама никому еще не шла на пользу.

Так вот, как-то раз я бродил в одиночестве по горам, сбился с пути и спустился, как говорят местные жители, в лощину. Я ловил форель в горных ручьях и здорово устал, проголодался. И вот вижу – передо мной какая-то дорога, да не дорога даже, а так, тропа. Во всяком случае, проехать здесь на машине едва ли возможно. Наверное, в этих краях вовсю гонят самогон, подумал я тогда.

Дорога тянулась вдоль лощины и вывела меня к маленькому городку. Впрочем, какой это городок? Шесть или восемь некрашеных домишек и магазин на перекрестке.

Над убогими строеньицами величественно простирались горы. А по обе стороны дороги – великолепные холмы. Когда видишь их своими глазами, сразу понимаешь, почему их называют «Голубой грядой». Они всегда голубые, сказочно голубые. Какая же красотища была здесь раньше, пока не добрались в эти края лесозаготовители! Сколько раз я слышал, как местные жители, мои соседи, с восхищением вспоминали старые времена – не леса были, а загляденье! А теперь многие из них сами же и работали на лесоповале. Поминали они добрым словом и бархатистый мох, в котором увязаешь почти по колено, и тишь лесов, и деревья-великаны.

Великого леса больше нет, вместо него – молодая поросль. Пройдет время, и будет здесь только строевой лес.

Магазин, возле которого я остановился, был закрыт, но на его крыльце сидел старик. Он сказал, что лавочник заодно и почтальон, как раз сейчас он разносит почту, но через час-другой вернется и откроет магазин.

А я так надеялся, что удастся подкрепиться – ну, хоть сыром с галетами или банкой сардин.

Человек, сидевший на крылечке, был стар. С виду – злодей злодеем. Седые волосы, седая борода, ему было, наверное, лет семьдесят, но чувствовалось – здоровья и сил ему не занимать.