Уайнсбург, Огайо. Рассказы - [57]

Я спросил, как перебраться через гору и выйти на главную дорогу, и уже пошел было обратно, но тут он окликнул меня:

– Это не вы приехали сюда с севера и построили дом в наших краях?

Не буду даже пытаться воспроизвести речь местного жителя. Все равно ничего не получится.

Старик пригласил меня к себе домой, перекусить.

– От бобов не откажетесь? – спросил он.

Я был голоден и его предложение принял с радостью. Так хотелось есть, что я бы согласился не только на бобы, а на что угодно. В доме, правда, нет женщины, сказал он, старуха умерла.

– Пошли, – добавил он, – я и сам вас накормлю.

По тропе мы поднялись примерно до середины горы, а там – новая лощина, от магазина топать, наверное, с милю. Но вот что удивительно. Попутчик мой был стар. Кожа на лице и на шее, как и положено в старости, сморщилась, сам весь – одни мощи, но шел он так легко и быстро, что я даже запыхался, стараясь не отстать.

День был тихий, жаркий. Воздух словно замер – ни ветерка. Во всем городке, кроме старика, я ни одного человека не видел. Если кто еще там и жил, на глаза старался не показываться.

Дом старика стоял на берегу еще одного горного ручья. Позже, когда мы с ним перекусили, я поймал в ручье несколько отличных форелей.

Но рыбная ловля – это из другого рассказа. Мы вошли в дом.

Он был маленький, – на первом этаже всего одна комната, – грязный и, казалось, вот-вот рухнет. Грязным был и сам старик. На старых руках его, на морщинистой шее виднелись разводы грязи. Он подошел к небольшой печурке.

– Огонь погас, – объявил он. – Бобы будут холодные, не против?

– Не против, – сказал я. К этому времени мне уже не хотелось никаких бобов. Зачем я только согласился идти с ним? Было в этом старце что-то зловещее. Пожалуй, встреча с ним едва ли настроит на романтический лад кого-нибудь из пишущей братии.

Впрочем, их могло вдохновить его южное гостеприимство. Ведь я был голоден, и он пригласил меня к себе. А у самого, кроме бобов, ничего не было.

Он взял тарелку, наполнил ее бобами и поставил на стол передо мной. Стол – самодельный, покрытый красной клеенкой, которая порядком вытерлась. Дырявая. Края этих дыр загрязнились, засалились. Прежде чем положить на тарелку бобы, старик вытер ее об рукав пиджака.

Вам, наверное, не доводилось есть бобы, приготовленные в горах, по местному рецепту. Ведь бобы для жителей гор – блюдо номер один. Кое-где в горах без бобов – хоть погибай. Бобы, приготовленные местной женщиной да поданные в горячем виде, – часто это настоящее объеденье! Уж не знаю, добавляют ли они в них что-то или просто наловчились, во всяком случае, таких бобов нигде в мире не отведаешь.

Как лондонская ветчина, если это действительно лондонская ветчина, ни с какой другой ее не спутаешь.

Но когда эти бобы – холодные, грязные, и подают их на тарелке, которую вытерли рукавом вот этого пиджака…

Я огляделся. В комнате была еще грязная койка да лестница без перил, ведшая в комнату наверх.

Вдруг слышу – там кто-то ходит. Шлепает босыми ногами по полу. Какое-то время было тихо, потом шаги раздались снова.

Представьте себе картину: июнь, затерянная где-то в горах хибарка, внутри – духота. А старик молчит. Наблюдает за мной. Хочет, наверное, проверить, пренебрегу я его гостеприимством или нет. Я взял грязную ложку и начал есть бобы. Ну и глушь, кажется, никогда так далеко не забирался.

И тут снова над головой – шаги. По-моему, старик сказал, что жена его умерла и теперь он живет один?

Но откуда я знаю, что наверху – женщина? Да вот уж знаю.

– У вас там женщина? – не выдержал я.

Он расплылся в беззубой зловредной ухмылке, словно хотел сказать: «Что, любопытство замучило?»

А потом рассмеялся – странным каким-то кудахтающим смехом.

– Женщина, да не моя, – пояснил он.

Какое-то время мы снова сидели в тишине, потом звук шагов повторился в третий раз. Босые ноги шлепали по дощатому полу.

И вот на грубо сколоченной лестнице появляются две ноги. Две тонкие девчоночьи ноги.

На вид ей было лет двенадцать-тринадцать, не больше.

Она спустилась почти до самого низа, потом вдруг остановилась и уселась прямо на ступеньку.

До чего же она грязная, до чего худенькая! Посмотреть – настоящая дикарка! Кажется, более дикого создания в жизни своей не встречал. А глаза сверкают, как у дикого зверька.

Но при этом было в ее лице что-то особенное. Даже и не объяснишь, что именно. Среди молодых жителей гор попадаются лица, в которых есть что-то породистое, аристократическое. Да, пожалуй, точнее и не скажешь.

У нее было как раз такое лицо.

Итак, теперь их двое, они сидят и смотрят, как я с трудом глотаю бобы. А что, если подняться и выкинуть эти грязные бобы в открытую дверь? Или сказать просто: «Спасибо, больше не хочется»? Но я не посмел.

Впрочем, скорее всего они и не думали о бобах. Старик заговорил о девчонке, сидевшей в пяти шагах от него, словно ее не было в комнате.

– Девчонка не моя, – повторил он. – Приблудная. Отец у ней помер. Одна совсем осталась.

Я все-таки пытаюсь воспроизвести его речь, но без особого успеха – сам знаю.

Он захихикал, ощерившись в стариковской беззубой ухмылке.

– Она, хе-хе, ничего не ест. Она – кошка, – сообщил он.