У женщин грехов не бывает! - [44]

Я еще спала, когда муж вытащил меня из постели. Встряхнул за плечи – и телефоном мне в лицо: «Что это?».

Я прочитала: «Я уже дома. Жду свою маленькую любимую Ирочку». И муж прочитал еще раз. И снова начал трясти меня за плечи: «Что это такое? Что это? Кто тут маленькая любимая Ирочка?». А я еще подумала в первую минуту: «Слава богу, он узнал…».

А потому что мы не врали никогда друг другу. Не было у нас концептуального системного вранья. И поэтому он рвал на мне рубашку и смотрел испуганными глазами, как будто это не я перед ним в нашей постели лежала, а чужая злая тетка.

Я поправила лямку на плече и спросила:

– Может… номером ошиблись?

А муж вдруг тоже стал чужим и незнакомым и повторял одно и то же:

– Кто тут маленькая любимая Ирочка? А? Я не понял? Кто тут маленькая любимая Ирочка?

– Не ругайся… – я сказала.

– Не ругайся? К тебе приходит смс из Израиля!!! Через месяц после того, как ты оттуда вернулась! А ты говоришь, не ругайся?

Глаза мужа наливались кровью – я первый раз увидела, чтобы у него так страшно краснели глаза. Я думала, это все метафора, это неправда, но глаза мужа действительно стали красными. Я испугалась и начала мямлить:

– К нам… к нашей семье… к тебе… это не имеет никакого отношения.

Муж нажал вызов. «Дааа… Моя заенка…» – Лера мяукнул. И я побежала.

По лестнице бежала. В разорванной рубахе, босиком. Муж догонял, я вырывалась. Со стен посыпалось стекло. Все наши дипломы собачьи, семейные фотографии падали. Стекла вдребезги летели. В гостиной я остановилась. Хотела тихо прошмыгнуть, чтобы никто меня случайно не увидел. На кухне еще играли в карты, и было слышно:

– На хрен я не пойду ни на какие выборы!

Муж тоже остановился. Огляделся. Елочка в углу стояла. Двухметровая. Хорошо, что детей не было. Он вырвал из штатива эту елку. Гирлянда потухла. Я согнулась, спрятала лицо от иголок. Игрушки захрустели под ногами. Кто-то выглянул из кухни, сказал: «Ого, какие у вас ролевые игры», – и быстро закрыл дверь. А я уже бежала в свой подвал, туда уж точно никто не зайдет.

Муж замкнул дверь. У себя в бильярдной достал коньяк из бара. «Зачем?» – я подумала. И отлетела на пол. Жесткий пол, гранитный. Я еще пыталась, зря, конечно, мужа погладить, руку протянула к его колену:

– Сейчас… сейчас я объясню…

А его трясло. Руки тряслись и плечи, и губы, как в лихорадке.

– Хер тут объяснять! – Он швырнул меня в угол. Открыл бутылку.

– Пей, сука! – на меня орал.

Это лишнее, конечно, было. Я не пьянею, когда мне нужно контролировать свой мозг. Не надо было. Я выпила. Не помню сколько. И передумала. Я передумала, мне расхотелось говорить ему правду.

– Только вирт! – я кричала. – Только вирт!

Он схватил меня за шкирку. И опять испугал меня кровавыми глазами.

– Дура! Ты что, не понимаешь? Нет никакого вирта! Секс всегда секс!

Это он в лицо мне проорал, и я отключилась. Нет… не совсем отключилась. Я все видела. Мое тело валялось на полу. Спиной я билась о плиты. Но сама я была где-то в стороне. На подоконнике, наверху, у маленького окна я сидела и наблюдала.

В углу стояли коробки с моими книжками, которые я еще не успела отвезти на базу. Муж достал одну из пачки, усмехнулся и швырнул в меня.

– Ты понимаешь, что ты сука? Тебя хоть что-то кроме твоей пизды и твоих писулек интересует?

Он расстегнул ремень. А я ему не отвечала. Мне было пофиг, что он делает. Я ждала, когда все кончится. Он прижал меня к полу, улыбнулся, некрасиво, страшно оскалился: «Все, сука! Никакого тебе Телявива!» – Сказал и раскидал мои ноги.

Он меня укатывал. В гранитную плиту. Упирался лбом в мой лоб. И наговаривал. Ритмично:

– Твои книжки…

…полная… херня…

…своими писульками…

…ты просто пытаешься…

…оправдать свое блядство…

…Какая ты на хер писательница-а-а-а…

…Ты просто… шалава…

…циничная сука…

…такая же точно

…как твой еврей…

Я поняла – ему больно. Да, разумеется, очень больно. Он рукой шарил у себя на горле, майку порвать хотел, задыхался. Он еще никогда так не мучился. Он не знал еще, что боль, и жалость, и обида, и злость, и ревность могут вспыхнуть одновременно. Все сразу – и так сильно. Он не мог терпеть. Он плакал надо мной. Он вдавливал меня в пол, от его тяжести плечи мне сводило судорогой и на спине оставалась цепочка черных синяков.

А я была не виновата! Я ему ничего плохого не сделала! Я ему все отдавала, что есть! Это не я ему больно сделала! Это его была боль! Это сверху! Пришло время, когда ему нужно было, необходимо было испытать острое страдание. Наверно, пришло…

Я смотрела, как он плачет. Вгоняет и ревет. Мне стало очень холодно. И жалко его. Но он не понял. Он только видел, что меня нет под ним. Тело есть, а меня нет. А он хотел, чтобы я под ним ревела, чтобы мне тоже было больно, точно так же, как ему. Он выдернул ремень. Развернул меня спиной, поставил на коленки. И замахнулся.

– Как он тебя ебал? А? Говори! – громко хрипел он. – В задницу он тебя ебал? Хорошо ебал? Старался, урод! Кончала с ним, сука?!

Его накрыло. Он сам не понял, что творится. Это был инстинкт, всего лишь инстинкт, животный, простейший, который заставляет желать суку, когда ее ебут другие самцы. Ну и ремень, наверно, тоже…