У женщин грехов не бывает! - [42]

Мой младший притих в зале. Я включила ему мультики, краски дала, чтобы не мешал, и он потихоньку перешел с альбома на стены. Я знала, у меня все стены до сих пор измалеваны. Пусть рисует – мне было плевать. Я никак не могла оторваться, хихикала с Лерочкой: «Дай писюнчик поцелую, дай попу укушу…».

Нам этот праздник был не в тему. Этот Новый год был последним, когда я еще ждала какого-то идиотского волшебного счастья. Уже мой младший знал давно, кто кладет подарки под елку, а я все счастья ждала. И мы загрустили немножко. Захотелось покушать вместе. Тихо мирно покушать и выпить коньячку за реальным столом. Ерунды какой-нибудь человеческой вдруг захотелось.

Лера сказал тогда: «Ирочка, я хочу встречать Новый год с тобой». Я не ответила, я перенесла ноутбук на подоконник и в окно смотрела. Секла. Я была в спальне на втором этаже, и сверху мне было видно все движение на белой дороге. К дому подъехал караван – три внедорожника и прицеп со снегоходом. Я увидела и кинулась одеваться.

– Лера! – Я торопилась, спешила залезть в узкие джинсы. – Мне бежать надо.

– Беги, моя маленькая, – он вздохнул, – беги.

Я выскочила на крыльцо. Даже умыться не успела, лицо еще горело после Лерочки, вся жаркая, румяная была. Мороз остужал приятно и быстро. А я что? Я ничего. Улыбочку всем и:

– Здрааааасте!

Я смотрела – довольный у меня муж вернулся или злой, то есть с зайцем или без. Открылись багажники. Собаки тяжело попрыгали на снег. Их было штук восемь-девять, точно не помню. И еще наша сука, любимая сука моего мужа, она всегда ездит с ним в салоне на переднем сиденье, сзади ее укачивает.

Мой муж вытащил зайца. Неплохой такой был русачок, килограммчиков на семь. Он поднял его за уши и крикнул собаке:

– Аришка, смотри! А? Какой у нас заяц! Десять кило!

Собака увидела своего зайца – и кинулась к нему со всего маха в лобовое. Ударилась и лапами съехала на панель. Мы все вздрогнули, и она сама была в шоке, задергала ухом. Нос разбился в кровь, на стекле так и остались царапины от когтей. Все, конечно, сразу зачмокали: «Азартная сучка! Зверя рвет – себя не помнит. Узнала, сука, зайца своего», – и муж мой просиял. Довольный – я поняла и поскакала на кухню.

К вечеру у нас собралась толпа собачников. Прикаптили их жены с детьми. И Анечка, моя подружка, со своим ребенком приехала. Девушки готовили свой дурацкий оливье, а я выгнала парней к мангалу и затопила баню. Мне было весело. У меня водочка ледяная, у меня елочка моднявая, у меня от Леры эсэмэсочка звенит «заенка моя любимая…», просто «заенка моя любимая». А я и рада!

Я собрала детей, всех маленьких, на улицу, и мы играли. Они в меня снежками – я от них убегаю в парилку и кричу, как будто мне очень страшно получить снежком. Я была пьяная, да. Если я орала «Розу белорозовую», значит, была пьяная. Я эту песню только пьяненькая ору.

– Ой, роза ты, роза моя! В саду роза белорозовая!

– За хозяйку! – мальчишки кричали.

– Не спалите мясо! – Я принесла им подносы для шампуров.

Кто-то слегка закосевший удивленно хлопал глазами и говорил моему мужу:

– Какая у тебя красивая жена!

– Атрыщ! – Он улыбался, ему всегда приятна такая ерунда. – Застукаю – всех поубиваю!

Кстати, у одного из наших друзей-собачников была типография, и он напечатал мою первую книжку. А у другого собачника была Сеть книжных магазинов. Там ее выставили на полочки и кое-что даже успели продать, хотя половина тиража еще лежала в моем подвале. Это тоже была игра. Игра в книжки.

А девушки на кухне резали салатик и смотрели в окно на это безобразие. Их немножко бесило мое откровенное хамское счастье. Я знаю, конечно, все знаю, что они про меня говорили: «Хорошо пристроилась», «Она ведет богемный образ жизни», «Почему умные мужики женятся на таких дурах», «Звезда, ей каждую минуту нужно подтверждение собственной звездности», «Ей слишком рано повезло» и «Она ему изменяет – сто процентов», даже это говорили. Интересно, откуда им было знать?

Нет, я на них не обижалась, они же ж добрые. Им тоже хотелось скакать по снежку от баньки до мангала, им тоже хотелось уйти в отрыв, но они привыкли резать тазик оливье на Новый год – и резали свой тазик.

А меня разрывало от радости. Я же сразу в двух местах веселилась. Анечка меня щелкала, на снегу, босиком, голую. Я кидала фото Лерочке, а он мне смс: «Маленькая, как я хочу с тобой в баньку!».

Товарищи подтягивались в кафе под пальмами. Каждую минуту приходили поздравления от друзей из Чикаго, из Майами, из Берлина, из Минска, из Москвы, из Тбилиси, из Еревана, из Ферганы, из Калифорнии, из Брауншвейга и даже из Сиднея, а Новый год все не чувствовался и не чувствовался.

– Поехали уже, да? – Ашот тянул всех в сауну.

– Какой домой? – Шимшон отмазывался по телефону. – Мы кушаем…

– Да что-то не хочется… – Лерочка сказал.

– Ненормальный! Он у нас ненормальный! – они над ним смеялись.

Эти веселые непонятные мне люди тоже видели фотки на снегу и угорали над старым евреем, у которого съехала крыша на почве гормонального взрыва. А Лера выпил водочки и позвонил мне из этого кафе. Но я не смогла говорить, я испугалась, примитивно, как воровка, испугалась. Из трубки было слышно, как Шимшон кричит: «Привет! Передай от меня привет! Спроси, помнит Шимшона? Спроси, Шимшона, грузина, помнит?..». «Помню, помню», – я промямлила и скинула вызов. Муж оказался рядом, погладил по спинке, спросил про какую-то рубашку. Мне никогда не звонили домой никакие мужчины, поэтому я испугалась и скинула.