У ворот Северина - [2]

Началась война, в домах стало тесно от солдат, расквартированных в городе, дворы забиты пушками, ящиками, пулеметами, минометами. Улицы запружены тяжелыми немецкими грузовиками. Дядя Александр, муж тети Эмилии, ушел на фронт, отца Санду, их соседа, арестовали по подозрению в том, что он коммунист, а самого Санду выгнали из гимназии. И даже ее отец, учитель гимназии, не мог ничего сделать, чтобы воспрепятствовать его исключению… Михай, брат Даны, отправленный в Германию, в военное училище, пропал на африканском фронте, в немецких частях. Для отца с матерью потянулась вереница мучительных дней и ночей, которые они проводили в ожидании весточки от единственного сына. Бедные родители! Весной город начала бомбить англо-американская авиация и превратила его в развалины… Страшные минуты! Страшные дни и ночи! А тетя Эмилия… Ах, тетя Эмилия, как много ей пришлось пережить!

Дана спрятала лицо в ладони и замерла, думая о том, сколько горя обрушила война на ее семью. Словно злой, неумолимый рок выковал эту бесконечную цепь несчастий, и ей, в ее юные годы, которые она мечтала прожить полно и ярко, суждено, оказывается, нести груз печальных последствий этих событий, переживать превратности суровой жизни, в которую она погружалась, как в трясину. Неуверенность в завтрашнем дне, неопределенность будущего, опасности, которые подстерегали ее на каждом шагу… Что может случиться через час? А утром, на рассвете? Или через неделю, через две? Никто не мог дать внятного ответа, и все, казалось, находилось во власти случая, давящей неизвестности, которая таила в себе одни несчастья. И вот, пожалуйста, сверх всего, что ее мучило, еще и этот, новый страх: от него сжималось сердце, рождались черные мысли… «Почему не пришел связной? — спрашивала она себя, все так же лихорадочно ища ответа. — Может, всему виной то, что произошло недавно в школе? Да, конечно, дело именно в этом, — сказала она себе. — Поэтому меня сторонятся, не дают новых заданий. Хорошо, но почему же мне об этом не говорят? Почему никто из членов организации не подскажет, что делать, почему я вынуждена блуждать в потемках?».

Три недели назад учениц гимназии «Принцесса Елена», которую посещала и Дана, по крайней мере, всех, кто проводил каникулы в городе, собрали в актовом зале мужской гимназии «Траян», не пострадавшей от бомбежек, чтобы они вместе с мальчиками прослушали лекцию начальника немецкой комендатуры. Подполковник Ганс фон Клаузинг должен был рассказать о великой Германии и о доктрине, которую она претворяла в жизнь на Европейском континенте, о доктрине «народа, принадлежащего к очень высокой цивилизации», а также о «непобедимой мощи армии рейха». Она, правда, отступала сейчас по стратегическим соображениям, но вскоре ей предстояло «одержать полную победу». Лекция должна была сопровождаться показом диапозитивов, и Дана вызвалась принести их из канцелярии, пятьдесят штук, снимки немецких городов и фронтовых эпизодов. Но когда она с диапозитивами в руках бежала в зал, то столкнулась с другой ученицей и так неудачно упала, что целую неделю потом хромала на правую ногу. Естественно, диапозитивы при этом разбились вдребезги, уборщица собрала осколки и выбросила в мусорный ящик. Происшествие не осталось без последствий. Дану вызвали в канцелярию и учинили разнос, да еще в присутствии немецкого офицера.

— Это саботаж, домнишоара! — вынесла суровый вердикт заместительница директора, страшно взволнованная тем, что неприятный инцидент произошел в ее гимназии. — И неудивительно, что виновница ты, Дана Георгиу, ведь именно ты пререкалась с домнишоарой Лиззи Хинтц, учительницей немецкого языка. Мы примем меры… Крутые меры…

Дана стояла молча, опустив голову, спокойно и невозмутимо, почти не слушая. Чтобы занять руки, девушка развинчивала и свинчивала самописку. Грудь ее слегка подрагивала под черным сатиновым фартуком, и это заметил немецкий офицер. Откинувшись на спинку кресла, Клаузинг с чопорностью, призванной внушать почтение и даже трепет, тщательно протирал носовым платком стекла очков, а глазами, блекло-голубыми, почти бесцветными, близоруко обшаривал девушку, восхищенно осматривал ее о головы до ног.

— Извините, пожалуйста, господин офицер! — заискивающе блеяла заместительница директора, раболепно склоняясь перед немцем, как перед лицом весьма высокопоставленным. — Примите во внимание, поймите, происшествие невозможно было предвидеть…

— О, ничего страшного, фрау директор, ничего страшного! — успокаивал ее Ганс Клаузинг. Сверхэлегантным жестом он насадил на нос очки, не сводя глаз с Даны. — Такая красивая фрейлейн может делать ошибки, мы сердиться нет. Пофторим лекция другой раз… Как зовут тебя?

Дана не ответила. Даже головы не подняла. Она крутила в руках колпачок самописки, всем своим видом бросая вызов тем, кто ее допрашивал.

— Скажи господину офицеру, как тебя зовут! — резким тоном приказала заместительница директора, вскочила, обогнула стол, за которым сидела, схватила девушку за плечо и встряхнула так, что Дана чуть не упала.

— Скажите сами, если считаете нужным, — флегматично ответила Дана. — До свидания! — И она стремительно вышла из комнаты, хлопнув дверью.