У ворот Северина - [140]

Райку молча слушал рассказы своих товарищей, курил и думал о том, что пора домой, он очень устал. Но нельзя было уйти, не повидавшись с Предойю. Он с ним уже договорился, что часть трофейного оружия поступит в распоряжение городских дружин, необходимо было уточнить, когда и каким образом. И еще он хотел дождаться известий о Гане. Дана и капрал Динку должны были вот-вот вернуться из госпиталя…

Ницэ Догару нес караульную службу — охранял пленных. Он важно ходил взад-вперед по плацу, с винтовкой под мышкой, зорко следя за тем, чтобы на его участке никто не вздумал улизнуть. Растерзанный внешний вид нисколько не умалял чувства достоинства, с каким он выполнял обязанности часового. Он потерял в сегодняшней суматохе обмотку, и портянка, как грязная тряпка, свисала ему на башмак. Брюки продраны на коленях, военная форма насквозь пропотела и пропылилась. Ремень он то ли потерял, то ли отдал санитарам, когда они привязывали к носилкам раненого младшего лейтенанта.

Немцы постепенно приходили в себя и жужжали теперь как осиное гнездо. Молоденький немец, с изрытым оспой лицом, беззаботно играл на губной гармошке и дерзко поглядывал на Догару, даже подмигнул ему раза два… Сначала старик делал вид, что не замечает его панибратства. Мысли его были далеко. Он думал о Гане. Как он? Жив ли? Сделали ему операцию? Вытащили пулю из груди? И вдруг старик пришел в ярость. Гнев его обрушился на тех, кого он охранял. Ведь кто-то из них всадил в Ганю эту проклятую пулю! Может быть, даже тот рыжий парень с гармошкой… А теперь резвится как ни в чем не бывало. Фашист проклятый!

Догару со свирепым видом шагнул к музыканту и угрожающе потряс винтовкой.

— А ну брось сейчас же! Чего вылупился-то, черт конопатый?! Свистишь вот на своей свистульке, никто тебе башку не продырявил… У-у, боров проклятый!.. Брось, тебе говорят, слышь, хуже будет!

Но немец, не понимая, чего от него хочет старый солдат, с улыбкой протянул ему свою гармошку, дескать, на, поиграй. И жестами попросил взамен сигарету.

— Не нужна мне твоя бренчалка, — отмахнулся от него Догару, — держи ее при себе, еще Гитлеру отходную сыграешь!.. Здесь не смей играть. У людей столько горя из-за вас, окаянных, а ты тут посвистываешь!

Немец перепугался, когда увидел, что Догару щелкнул затвором, забился поглубже в толпу пленных и дрожащими пальцами засунул гармошку себе в карман.

Солнце быстро клонилось к закату, все длиннее становились тени от корпусов казармы, от Дуная веяло вечерней прохладой. Ветерок доносил сюда, к казарме, запах пороха, стреляных гильз, дым горелого леса.

— Так что же все-таки с Ганей? — спросил Райку, поднимаясь со скамейки. — Его спасли?

— Предойю звонил в госпиталь, — ответил ему Глигор, глянув на карманные часы. — Минут десять назад. Операция еще продолжалась.

— Он был в тяжелом состоянии… Ранение небось серьезное…

— Да, он почти все время без сознания. Потерял много крови. Врачи говорят, у него не одна пуля в легком, а две…

— Наверное, его прошила пулеметная очередь, — вмешался Михай. — Или автоматная…

У ворот глухо заурчал автомобиль. Разговор оборвался. Все напряженно прислушались.

— Это они… Едут!..

Осторожно объезжая трофейные орудия и машины, на аллее появился старый черный рыдван с откидным верхом. Чихая, кашляя и чадя, машина остановилась у крыльца административного корпуса. Из нее вышла совершенно измученная Дана, за ней сумрачный капрал Динку и маленький Максим.

— Максим, как ты туда попал? — удивился Райку.

— Он вскочил на подножку, и нам пришлось взять его с собой, — ответил Динку.

Приехавших окружила плотная толпа. Вышел из своего кабинета и полковник Предойю.

— Господин Райку, — подошел он к секретарю партийной организации, — заберите у Грэдинару сто винтовок, четыре ящика гранат и двадцать ящиков патронов. Достаточно?

— Хватит, господин полковник. Спасибо вам большое, — поблагодарил его Райку.

— Какие вести из госпиталя, домнишоара? — повернулся полковник к Дане. Он очень постарел, измучился за эти дни, и его трудно было узнать. — Я пробовал только что опять туда звонить, но никто не ответил…

— Как вы его довезли? Что с ним сейчас?! — схватил Михай за руку сестру.

— Он был очень плох, еле довезли, — устало ответила Дана, не поднимая головы. — Динку и санитары всю дорогу держали носилки на весу. А то очень трясло…

— Ну а сейчас-то он как? — нетерпеливо прервал ее Райку.

— Операцию сделали, кажется, удачно. Через два часа, когда он пришел в сознание, нас к нему на минутку пустили. Он приоткрыл глаза, увидел Максима, узнал его и, по-моему, обрадовался, — добросовестно отчитывалась Дана.

Райку улыбнулся, взъерошил пятерней волосы Максима, притянул его к себе и крепко прижал. Он не хотел, чтобы мальчик видел слезы у него на глазах.

— Только бы не было осложнений! — продолжала Дана. — Врачи сделали все, что могли. Но не все от них зависит… Ах, какой это прекрасный человек, умный, благородный!

На улице было уже совсем темно, когда они пошли домой. Перед их глазами все еще проносились картины недавнего боя, в ушах стоял свист, шорох, грохот, вой… и стоны. Самое ужасное — стоны!..

— Кровью мы начали писать новую историю страны, — нарушил молчание Михай, обхватив за плечи Максима. — Кровью наших братьев.