— В бараках-то мы тоже не очень часто с электричеством сидели, не по карману оно нам.
— А у нас всегда было выключено.
— Вдруг американцы нас здесь отрежут, ведь ставят же они кругом ограду. Им теперь нас легче выселить отсюда.
— Риск что здесь, что в поселке одинаковый. И там они вполне могли нас окружить и заставить уйти.
— Но теперь мы им предлог дали.
— По-моему, здесь нам лучше защищаться — мы ведь все вместе.
— Знаете, когда видишь кругом настоящие стены, а над головой потолок есть, веришь, что все пойдет лучше. Если бы я знала, что так обернется, я бы свою девочку не отправила к чужим людям, — сказала Жоржетта, машинально наматывая на пальцы прядку волос, таких же белокурых, как у ее дочки.
— Подумать только, что у меня ребенок мог там родиться, в этом потопе, в холодище, без света. А здесь будет он лежать у окошка на солнышке, вот-то славно! Оба моих старших и солнца никогда не видели…
— А когда тебе срок?
— Скоро.
— Как ты себя чувствуешь? Грузная ты уж очень стала.
— Оба прошлых раза то же самое было. Завтра или послезавтра брошу работать.
— Здесь мы все вместе, поможем тебе. Смотри, сколько у тебя сиделок будет. Словно в больнице.
— И правда, здесь тепло, прямо как в больнице.
— Для ребят в наших бараках особенно плохо было. Чахлые такие, жиденькие растут, словно и костей вовсе нет.
— Я все-таки боюсь их лагеря. А вдруг они там устроят склад бомб. Мы тогда первые взлетим на воздух.
— Говорят, они ящиков навезли сотни, а что в этих ящиках, никто не знает.
— Опять горе нам готовят.
— Неужели нашим мужчинам снова придется уходить, как ты думаешь, Фернанда?
— Как хотите, а я считаю — мы все с ними должны пойти. Всем народом. Уж на этот раз надо действительно покончить. Женщинам раньше не хватало духу. А послушайте-ка, что они сейчас говорят на рынке или в лавках. Нет, теперь все будет по-другому.
— Женщины теперь… — начала было Полетта, но вдруг замолчала.
Ослепительный свет залил всю комнату. Раздался восторженный крик, словно на гулянье пустили первую ракету.
— Отыскали-таки, вот молодцы!
— Сейчас тут еще лучше, чем днем. И подумайте, сколько времени раздумывали, не могли решиться.
Победители, перепрыгивая через три ступеньки, запыхавшись, вбежали в комнату. И первым, конечно, Папильон.
— Ага, у нас дамы! Баронесса Фернанда принимает гостей. Радуйтесь, что мужья при вас, а то бы сидели в потемках.
— Подумаешь, мужья… От женщин вы ведь худого не видите, — заявила под дружный хохот дородная Мартина, гордо выпячивая грудь.
— Что верно, то верно, — сострил Папильон. — Вот Альфонс, поглядите, какой тощий, как жердь! Зато каждый год у вас, как по расписанию, наследник появляется. Люди так и говорят: если Мартина хоть год пропустит, светопреставление произойдет. А теперь позвольте, дамочки, представить вам и самого пострадавшего.
Под общий хохот Папильон вытолкнул вперед Альфонса.
— Сколько их у тебя?
— Пустяки, — ответил Альфонс, охотно подхватив шутку. — У папаши моего было тринадцать душ, а у меня пока только двое… да еще полдюжины.
Все прямо раскисли от смеха, а Папильон добавил комическим тоном.
— Да вы, дамочки, посмотрите на него. В чем только душа держится. И ростом не выше меня. Мы оба мелкого калибра. А маленькие, как сахар, — чем меньше, тем слаще.
— Помолчал бы при детях, — сказала Фернанда, перестав смеяться.
— Я знаю, что говорю. Лишнего, не беспокойся, не скажу. Печка-то, печка! Вот хорошо горит!
— А остальные, несчастные, до сих пор еще в бараках сидят.
— Ничего, завтра переберутся. Сегодня некогда, на работе были. «Морячок», Соважен и Декуан работали нынче на разгрузке.
— Нет, говорят, Декуан на аэродром нанялся. Что это ему вздумалось?
— Надо бы папашу Эрнеста сюда забрать. У него дом на территорию американского лагеря попал. Они славные старики, хотя еще верят де Голлю. В последнее время я их ближе узнал.
— И других стариков заберем. Метрдотеля с женой… Только, по-моему, они сумасшедшие. Подумаешь, какие миллионеры нашлись. Ни с кем никогда слова не скажут.
— Они ведь совсем одряхлели. Должно быть, вещей сами не могут перетащить. Мало ли как бывает. Пускай они важничают, все-таки им здесь лучше будет.
— Есть же на свете чудаки!
— У меня, товарищи, имеется предложение, — заявил Папильон. — Сейчас уже поздно. Разойдемся пока по своим комнатам, закусим немного. Уложим детишек спать. А потом милости просим к нам. У меня найдется две бутылки красненького, я их уже давно припас, разопьем все вместе, побеседуем. Верно, Фернанда? Только стаканы с собой принесите, а то у нас на всех не хватит.
— Ох, уж эти мне такелажники, — шутливо сказал Гиттон. — Запасливый народ.
— Молчи, хоть сегодня оставь в покое такелажников. Тебе же лучше будет, поднесем стаканчик.
Сказано — сделано. К одиннадцати часам у Папильона собрались все переселенцы, каждый притащил с собой стакан и стул, чтобы посидеть у огонька, отдохнуть, послушать, что расскажут люди.
— Здесь даже ветра не слышно, — заметила Мари. — Помнишь, Полетта, как задует, бывало, так страшно делается. Будто зверь воет.
— У нас ведь даже запоров не было, — сказала Полетта. — Когда Анри уходил вечером, я так боялась. Теперь можно и признаться.
