У Вечной реки - [16]

И милое имя

        твержу, как молитву.

Прости и забудь,

        если это возможно.

Останутся в прошлом

        грехи и обиды…»

И падают на пол

        звенящие ножны,

На старые,

        мохом поросшие плиты.

Смыкаются руки…

        Сливаются губы…

Теснее объятия…

        Полночь немая…

Каким бы ты ни был —

        жестоким ли, грубым,

Каким бы ты ни был —

        тебя принимаю!..

Пролог

Это был кусок янтаря величиной с ладонь с вырезанным на нем объемным изображением рыцарского замка. Великолепная камея. Ее подарил мне друг, вернувшись недавно из Прибалтики. Янтарь он нашел сам, а рисунок выполнил по заказу его приятель, бывший студент худграфа, отчисленный за хроническую неуспеваемость. Впрочем, на камее это не отразилось: замок был как настоящий — стены, башенки, флажки, бойницы, ров с водой и подъемный мост… Присмотревшись, можно было увидеть каждый камушек в кладке. Для полной иллюзии реальности не хватало, пожалуй, фигурки всадника перед воротами, да так, чтобы его горячий конь беспокойно бил копытом…

Наглядевшись вдоволь на подарок, я отложила его в сторону и задумалась. Что бы это значило? За пять лет нашей дружбы — первый символический жест в мой адрес. Если бы еще разгадать эту символику… Пока дальше братского поцелуя в щечку дело у нас не продвигается, и у меня есть серьезное подозрение, что уже не продвинется. Слишком давно мы знаем друг друга и успели привыкнуть, как привыкают к старым друзьям, с которыми можно делиться любыми тайнами, в том числе и любовными. Боюсь, что для Женьки я так и останусь «своим парнем», хотя он для меня значит гораздо больше.

«В неудачное время я родилась, — мелькнула банальная мысль, навеянная красивой безделушкой. — Вот в средние века он бы у меня запел по-другому!..» — и я невольно улыбнулась, вообразив себе романтическую сценку: коленопреклоненного рыцаря в блестящих доспехах и неприступную красавицу, снисходительно протягивающую руку для поцелуя… Взгляд скользнул по янтарной камее, и тут я, кажется, изо всех сил зажмурилась и замотала головой, отгоняя наваждение: подъемный мост был опущен, решетка медленно ползла вверх, а перед ней стоял крошечный всадник, с нетерпением дожидаясь, когда можно будет въехать в ворота замка… Голова у меня закружилась, перед глазами поплыли радужные круги, и я почувствовала, что лечу, проваливаюсь куда-то, но не было сил закричать… А вокруг звучала странная музыка, похожая на древнюю балладу.

Песнь первая

Никто уже не помнил, с чего началась вражда двух королевских домов, которая продолжалась более ста лет с редкостным ожесточением. Войны вспыхивали так часто, что к ним привыкли, как привыкают к плохой погоде. Сколько копий было сломано и доспехов порублено, никто не считал. Борьба велась с переменным успехом, и обычно каждая схватка кончалась тем, что и победившая сторона, и побежденная расползались по домам зализывать раны и готовиться к новой битве, столь же бессмысленной, как предыдущая. Эти два королевства были настолько малы, что легко могли стать добычей хищника покрупнее. Но борьба карликов забавляла соседей, и они снисходительно наблюдали за ней, не соблазняясь разоренными землями вконец обессиленных драчунов. Короткие передышки наступали, когда менялся глава одной из враждующих династий. Король умирал, на престол садился его наследник, считавший своим долгом поддержать семейную традицию, и, едва обескровленное войско успевало прийти в себя, объявлял новую войну. Чего на сделаешь ради чести рода!

Впрочем, это лишь предыстория к нашему рассказу.

* * *

Королю Эжену исполнилось семнадцать лет. Отца он совсем не помнил — тот скончался от ран, когда сыну было два года. Но еще ребенком усвоил Эжен внушенную опекунами мысль, что должен отомстить королю-соседу. Правда, теперь на троне сидел племянник того, с кем когда-то воевал отец, но это не имело значения. Не ему, безусому юнцу, менять вековые порядки. И поэтому, достигнув совершеннолетия, юный король поступил именно так, как предписывалось обычаем. Многочисленные предки, сложившие головы на поле брани, могли быть довольны достойным своим отпрыском. Эжен объявил войну королю Бернару и во главе войска перешел границу его владений.

Король Бернар был вдвое старше своего воинственного соседа. За пятнадцать мирных лет, миновавших с начала его правления, он успел обзавестись женой и дочерью, овдоветь и утешиться, привыкнуть к делам, далеким от военных, и начисто забыть о династической вражде. Поэтому к войне он отнесся совсем не так, как относились его предшественники, знавшие толк в традициях. Нападение соседа король посчитал преступлением и отправился на битву с твердым намерением раз и навсегда положить конец кровавому обычаю. Но прежде он пожелал избавить от возможных случайностей военного времени маленькую дочь и послал ее вместе с нянькой в охотничий домик, скрытый в лесной чаще от посторонних глаз.

* * *

Свой лагерь Эжен разбил на равнине, где за последние сто лет произошло немало решающих сражений. Он не стал продвигаться в глубь страны, но поджидал противника на открытом месте, чтобы помериться силами в честном бою. Засады были противны его натуре. Он считал, что, прибегнув к ним, покроет позором свое имя. Победа того не стоит.