У Вечной реки - [15]

А снаружи, под черным небом, корчился в муках город. Сливались мольбы и крики, стоны и проклятия богам…

* * *

К концу третьего дня пути Армат начал выбиваться из сил. До сих пор он не чувствовал усталость и голод, хотя ночевать пришлось у дороги и не было с собой ни хлеба, ни денег, чтобы его купить… Пока одно напряжение толкало его вперед, вело все дальше на север через Италию. Натянутый, как струна, он боялся остановиться, боялся оглянуться назад — черные глаза патрицианки провожали немым укором, и он не мог избавиться от сверлящего спину взгляда. Но усталость взяла верх, и Армат опустился прямо в серую пыль. А когда повернул голову в сторону, откуда пришел, огненная корона Везувия открылась его глазам…

Дрогнули губы в беззвучном крике. Он пытался поднять с земли ослабевшее тело, но ноги не слушались его. Отсвет пламени мерцал в зрачках.

— Ливия… Как же это… Ливия!..

Армат застонал — глухо, беспомощно — и закрыл руками лицо. Что-то мокрое — почувствовал пальцами — стекало по грязным щекам.

А вулкан, как раненый зверь, невнятно выл в отдалении…

* * *

Нудный дождь моросит за окном. Желтизной тронуты листья.

Ливия хлопочет на кухне: скоро вернется Марк, будет глотать, обжигаясь, горячий кофе, расскажет смешной анекдот. Он любит поговорить. Но никогда, ни единым словом, не коснется запретной темы. Такой у них уговор.

Холодные капли стучат по стеклу. Похоже, это надолго.

А ночами повторяется сон, от которого можно сойти с ума…

* * *

…Рев Везувия. Статуи, падающие с крыш. Крики мечущихся в страхе людей… В дверь опустевшего дома вбегает Армат — в разорванной тунике, из раны на плече сочится кровь, белая прядь в спутанных волосах.

— Ливия!.. — шепчет он, потому что нет голоса. Или кричит, но его не слышно за гулом земли.

Никто не отвечает ему. Он врывается в комнаты — одну за другой. Напрасно!.. И тогда с потухшим лицом замирает Армат перед фреской огромного зала, где юная женщина, похожая на Ливию, печально смотрит мимо него. Он опускается на колени, не отрывая от портрета глаз…

И падает занавес жизни, скрывая дальнейшее.

Слой горячего пепла ложится на город, погребая его под собой…

* * *

Она уже не знает, сон это или нет. И склонясь над кроваткой сына, молит за жизнь того, кто умер три тысячи лет назад, — в тот страшный день или немного позднее — не все ли равно?..

Три тысячи лет… Но хочется оглянуться. И пройти по мертвым камням, узнающим твои шаги. И заглянуть в глаза юной женщины с фрески, которая похожа на тебя…

«Чужое время никому не приносит счастья…»

Кто придумал это?.. И зачем ты поверила этим пустым словам?!

Вместо эпилога ПАДАЮЩАЯ ЗВЕЗДА

Когда встречались мы?

      В каких мирах туманных?

В каких веках,

      отброшенных во тьму?

Ты вечный мой мираж,

      мучительный и странный…

Но без тебя,

      мой призрак безымянный,

Тоскую я, —

      не знаю, почему…

* * *

Я держу на ладони браслет из голубого металла, какого нет на Земле, — единственное подтверждение тому, что все это мне не приснилось. А впрочем, кто знает…

* * *

Мерное постукивание ходиков на стене. За окном падают хлопья снега. И твои глаза — у самого лица. И голос, который я напрасно пытаюсь забыть…

— Я видел немало миров, по-своему прекрасных и пугающих, но покидал их без сожаления, потому что там не было тебя…

Я хочу засмеяться — и не могу. Слишком серьезно то, что мы говорим друг другу. Ведь это — в последний раз.

— Мне иногда кажется, что я тебя придумала…

— Это не сделало бы чести твоему воображению, — теперь улыбаешься ты, но горечь в твоей улыбке.

— Значит, это ты придумал меня…

— Быть может… Ты слишком похожа на мечту, — слышу в ответ и чувствую, что сейчас разревусь, потому что никогда больше тебя не увижу…

* * *

Браслет из голубого металла тускло поблескивает на руке.

Не гадайте на падающих звездах…

ЭЖЕН И ЭЛИАНА Сказка для недогадливого друга

Соскучились пальцы

        по трепетным струнам,

Душа стосковалась

        по ласковой песне.

Я снова вздыхаю

        о рыцаре юном,

Но помнит ли рыцарь

        о юной невесте?

В далеком краю,

        за холодным туманом,

Быть может,

        горячее сердце остыло,

И ты, увлеченный

        недолгим романом,

Улыбку мою

        вспоминаешь уныло…

За новою страстью

        былая забыта,

А помнить о прожитом —

        только обуза…

У новой принцессы —

        почетная свита,

А старой на память —

        стеклянные бусы.

Я знаю, любимый,

        что в странствии этом

Сражения всюду

        и всюду соблазны.

Кому ты теперь

        посвящаешь сонеты?

Кого, усмехаясь,

        Зовешь безобразной?..

Но если вернешься,

        судьбу проклиная,

Которая душу твою

        изломала,

Отвечу, что тоже

        была не святая.

Смеялась и пела.

        А плакала мало.

И если в ответ

        не услышу упрека,

Воскликну, последней

        надеждой рискуя:

«Мы сами себе

        выбираем дорогу.

Скажи, ты меня

        принимаешь — такую?..»

И он улыбнется

        устало и грустно:

«Ты раньше меня

        по-другому встречала.

Взрослеет с годами

        наивное чувство.

Любовь — обручила,

        судьба — обвенчала…

Из ревности мы

        изменяли друг другу,

Но я о тебе

        тосковал перед битвой.

И снова целую

        знакомую руку