У Вечного огня - [112]

 — Наденька! — Варвара Михайловна с трудом приподняла голову от подушки. — Люба не жилец! —  подняла руку вверх, опасаясь, что женщина не даст ей выговориться.

 — Знаю, сердцем чувствую, ей недолго осталось, да и мне тоже. Очень тебя прошу, не оставляй Наташу и мальчика. Мы уйдем, у нее никого, кроме тебя.

 Надя приложила руку к груди. Спазмы сдавили горло.  Надо скорее уходить, а то она не выдержит, разрыдается, или впадет в истерику.  — Будь спокойны, я их не оставлю! — прохрипела Надежда и выскочила из комнаты.

* * *

 Мишка, уже который час не может заснуть. Поворачивается на один бок, потом на другой. Ему тревожно. Он не может понять, почему? Поднял голову, поглядел на окно. Узкая полоска света застыла на решетке. Луна светит! Снег растаял. Весна! Наташка, наверное, ходит в школу, делает уроки. Ей скоро родить! Вспомнил Мишка. Кто родится мальчик или девочка? Сережка не увидит своего ребенка. И в этом моя вина! Мишка тяжело вздохнул. А я не скоро увижу волю. Если мать подаст аппеляцию, может мне сократят срок? Но ведь на суде, я признался, что убил! Будто, Володька и Колька были только свидетелями, или наблюдателями. Теперь нет ни Кольки,  ни Володьки. Значит, мне придется здесь весь срок париться!  Он заложил руку за голову. Приду, сколько мне лет будет!? Тридцать? По  телу пробежали холодные мурашки. И Наташка уже станет взрослой женщиной. А мама? Ему стало жутко. У нее больное сердце, и бабушка старенькая. Они меня не дождутся! Он только сейчас осознал,  что свидание с матерью, вероятно, было последним. Мать он больше не увидит. Парень повернулся на бок, и уткнулся носом в подушку, заглушая рыдания. Подушка быстро намокла от слез. Щека застыла от холода. Парнишка повернулся на спину. Как хорошо оказаться сейчас дома. Пробежать босиком по лужам после весеннего дождя. Мать ругала за баловство. Однажды, после такого удовольствия, подхватил ангину. Его уложили в постель, всю неделю поили горячим молоком с маслом и медом. Мишка не любил молоко, у него болел живот, но он, стойко перетерпел все процедуры, чтобы не расстраивать маму. Представил, как лежал с завязанным горлом, а Наташка в раскрытую дверь показывала ему язык.  На губах Мишки появилась улыбка. Даже хотел засмеяться, но, вспомнив, где находится, крепко сжал зубы. Дома хорошо! Ему вспомнились руки отца. Лица так и не вспомнил. Отец брал его на руки, и высоко поднимал, а Мишка громко смеялся. Почему мама редко говорила об отце? Фотографии всегда прятала. Сколько им с Наташкой было лет, когда утонул на рыбалке отец? Два или три года! Наверное, мама его не любила, потому  ничего не рассказывала. В его памяти только сохранились мама и бабуля. Какие вкусные пирожки бабушка пекла! Он облизнул губы, проглотил слюну. А может быть, освободят условно — досрочно, приду домой, бабуля напечет пирожков, соберемся вместе за столом, как раньше. Нет, как раньше уже не будет! Прошептал кто-то над его ухом. Почему? Испугался Мишка, приподнял голову, поглядел в темноту. Пригрезилось! Понял Мишка. Надо спать, но не спится. Он старательно вспоминает, что помнится из его короткой жизни. Детский сад! Первоклассник на линейке, с букетом цветов.  И всегда рядом была Наташка. Обнять сестру, поцеловать в ухо. Она всегда страшно кричала. Боялась щекотки,  и гонялась за ним, чтобы тоже его укусить, но ей никогда не удавалось догнать брата. Он снова улыбнулся. Однажды в такой погоне, разбили хрустальную вазу. С замиранием сердца ожидали прихода с работы мамы и бабушки. Но ругать их не стали.  После откладывали деньги от завтраков. И на восьмое марта подарили матери точно такую.  У мамы  слезы выступили на глазах. Она прижала их головы к груди, приговаривала: «Дурачки, вы мои! Сколько дней голодали, сознавайтесь!?»

 Мищка, так и не заснул. Услышав звуки маршевой музыки, встал, и прошел в умывальню. В столовой съел кашу, выпил напиток, подобие чая.

 — Федоров, к начальнику колонии! — крикнул дежурный с порога.

 Он почувствовал, как внутри у него все похолодело. Сильный приступ тошноты подступил к горлу. Почему вызывают? Вроде, ничего не сделал!  Может быть, мама приехала?  Прошел коридор, остановился у распахнутой двери.

 — Входи! — подтолкнул  сержант. 

 Мишка, заложив руки за спину, перешагнул порог. Смысл  услышанных слов не доходит до его сознания.  Мать умерла, бабушка умерла, Наташка родила  сына и умерла при родах. 

 — Это неправда! — крикнул Мишка. — Вы все врете!

 — Успокойся, Федоров. Вот телеграмма! — полковник подвинул листок бумаги  на столе. — Гляди!

 — Я вам не верю! Не верю! — Мишка  побледнел,  и рухнул на пол.

 — Врача, быстро! — крикнул начальник колонии, вошедшему  на звонок, дежурному. — И в  отдельную палату! Пусть отлежится!

* * *

 Слабый луч луны, будто воришка, проник в зарешеченное окно, осветил комнату.

 Михаил открыл глаза. Где я? На окне решетка.  Это не камера. Побеленные стены, высокая кровать.  Сел на постели. Сжал голову руками от сильной резкой боли в левом виске. Что со мной приключилось?  Утро началось, как всегда. Завтрак, перловая каша. Потом   повели к начальнику колонии.  Полковник сидел у стола. Что он ему сказал? Мишка потер ладонью лоб. На столе лежал белый листок. Ах, да, телеграмма! Ну и что! Мама умерла! Его всего от головы до пяток, будто проткнули длинной острой иглой. Он вскочил. Мама, бабушка, Наташка! Все умерли! Я один остался! Он ощутил себя страшно одиноким, Никому не нужным. У него похолодели ноги.  На спине выступил холодный пот.  Несколько минут он стоял, покачиваясь на онемевших ногах, не в силах сойти с места.  Потом, собравшись с силами, прошел до стены, круто развернулся, пошел назад. Они умерли из-за меня.  Я виноват в их смерти! Я всем испортил жизнь! Убил Сережку! У матери больное сердце, бабуля старенькая. Наташка не могла пережить смерть Сергея. Я всех убил! Я убийца! Значит, я тоже должен умереть! Зачем мне жить! Я никому  не сделал ничего хорошего, и уже не сделаю! Он сел на постель. Что мне делать!? Уперся локтями в колени, обхватил ладонями голову.  Опять головная боль! Словно, железный обруч надели. Сколько дней болит, и не проходит!  Мишка застонал. Нет сил, терпеть!  Встал, стянул с кровати простынь, скатал в жгут. Завязал петлю. Оглядел комнату, потолок. Никакого крючка. К чему привязать.  К решетке! Подвинул стул к окну. Пальцы трясутся, не слушаются. Стул раскачивается под ногами. Снова резкая боль в голове. Волной, она пронзила все тело. Мишка просунул голову в петлю, переступил босыми ногами, стараясь, стать удобнее. Поправил руками на шее жгут. Вдохнул в себя воздух, и оттолкнулся  от стула.  Спазмы сдавили  гортань. В глазах потемнело.  Лицо матери вдруг ясно предстало перед его глазами.