У стен Анакопии - [8]

— Это так, — согласился Дадын. — Но у кагана от его двадцати пяти жен, наверное, не одна дочь...

Леон понял, куда клонит старик.

— Не быть этому, — непримиримо сказал он. — Моя нареченная — Амза.

Дадын по-отечески ласково посмотрел на Леона. Улыбнулся прямоте его, хотя против обычая она.

— Не таю, отрадно мне слышать это.

— Возвыситься хочешь родством с правителем?

— То было бы славно, — откровенно признался Дадын. — Но не о себе мыслю — мой век прожит, — об Абазгии, и не о тебе речь веду. Жени Федора на одной из кагановых дочерей. Породнишься с каганом, не тронет он Абазгию и ромеям не даст в обиду. Зачем ему детей своих и внуков ссорить?

Леон круто повернулся к Дадыну.

— Далеко замыслил... Брат молод еще, да и кагановы дочери некрещеные.

— Императору Льву то не помеха, что некрещеные. Окрестить не велика забота — нам попов тоже не занимать. А что молод Федор — так созреет.

— Подумаю об этом.

Мысль Дадына ему понравилась, и он внутренне сразу согласился с ним.

— Кто весть прислал?

— Писец из Палатия абазг Деметрий.

— Жив мой наставник, — тепло сказал Леон. — Большого ума человек, Абазгию не забывает. Он еще моему отцу помогал.

— И я его должник, — сказал Дадын. — Он меня из неволи выкупил.

— Знаю. Кто весть привез?

— На том ромейском корабле, что мы взяли, один апсил из Константинополя возвращался в Цхум. По торговым делам ходил. На корабле я с ним не мог говорить. Он только сегодня ко мне пришел и весть принес. Потому я задержался.

— Верный человек?

— Зятя моего Ятмы родной брат. Императора Льва ненавидит, — ответил Дадын.

— Всем абазгам, апсилам и картлийцам император Лев — как кость в горле.

Дадын встал, порылся в своей бурке, вытащил из нее кожаный мешочек, пошлепал его снизу. Раздался мелодичный звон.

— Возьми. Не тебе — Абазгии даю. К войне готовиться надо. — Он бросил на столик звонкий мешочек. — Купи оружие.

— Откуда золото?

Дадын усмехнулся.

— У ромеев отнял.

В глазах Леона появилась лукавая смешинка.

— На ромейское золото у ромеев же мечи купим! — Потом посерьезнел: — С кем воевать?

— С агарянами, должно быть, придется. Нас не минуют они. Знаю их повадки.

— И я так мыслю, — согласился Леон. — Спасибо, Дадын. Если бы все абазгские роды так помогали, большое войско мог бы я собрать.

Некоторое время оба молча смотрели на прогоревший очаг, будто искали в нем ответ на свои нелегкие думы; отсвет пышущих жаром дубовых углей вычертил из темноты красными штрихами их угловатые силуэты.

— Бог даст, с хазарской невестой для Федора уладим, тогда в Цихе-Годжи к Мириану поедем. — Леон поймал на себе внимательный взгляд Дадына. — Давно пора волю отца исполнить, да все недосуг.

— Не люблю на поклон ездить, — вздохнул Дадын.

— Как к отцу поеду, а отцу поклониться не зазорно.

— О чем говорить будешь?

Дадын спросил для того лишь, чтобы убедиться в том, что Леон в предстоящей поездке будет руководствоваться его, Дадыновой мыслью, подсказанной ему внучкой, но правитель разгадал его и дал понять, что у него есть свои соображения.

— Отец завещал мне быть верным союзу с Картли.

Что ж, это намерение совпадало с той политикой, которую давно обдумали покойный эристав Константин с Дадыном. Зачем Леону знать о том, что следить за осуществлением этой политики молодым правителем поручено ему, Дадыну? В случае, если Леон предаст интересы Абазгии и будет слепым орудием владыки Ромейской империи, Дадыну было приказано тайно умертвить его и поставить правителем Абазгии Федора. Мудро и дальновидно замыслил Константин. Однако Дадын был pад, что ему не придется выполнять этот тайный приказ — Леон верен Абазгии и союзу с Картли.

Леон встал. Поднялся и Дадын.

— Послужил ты моему отцу, послужи и мне. Нет у меня человека вернее тебя, — Леон положил руку на плечо Дадына. — А сейчас покажи мне тайный ход.

Дадын повел Леона в сырое подземелье, прикрытое сверху тяжелыми дубовыми плахами. Одна из них была отодвинута. Старик высек огонь, раздул его, зажег сосновый смолистый корень, который подобрал тут же, возле ямы. Затем скользнул вниз и поманил за собой Леона. Они очутились в тесном каменном мешке, посредине которого зияла чернотой дыра. Заглянув в нее, Леон увидел на дне отраженное пламя факела. «Вода», — сообразил он. Чтобы проверить себя, бросил вниз камень. Послышался всплеск, пламя внизу рассыпалось огненными бликами.

— Защитникам цитадели смерть от жажды не грозит, — сказал старик.

— Это хорошо. А где ход?

— Здесь, под нами; в колодце есть щель. Она выведет наружу далеко за пределы крепости. Выход у реки Апсары. Он прикрыт скалой и зарослями самшита. Проход узок, два человека в ряд не пройдут, местами вода, но не выше колена. Идти надо по знакам углем на стенах. Знаки через каждые десять шагов. Здесь есть цепь, в щель спускайся по ней.

Дадын спустился в колодец. Некоторое время Леон видел красноватый отсвет факела на стенах колодца, потом наступила полная тьма. Он наощупь вылез и положил тяжелую доску на место. Вернувшись к себе, снова сел у очага и задумался.

6

Много забот у молодого правителя, а наипервейшая — утвердиться во мнении абазгов, что он не ставленник ромейского императора, а верный сын своего народа. Без этого — шагу не ступить, не осуществить задуманного. Леона воспитывали в христианском раболепии перед могуществом Ромейской империи и наместника бога на земле — базилевса. Как знать, может быть, Льву Исавру и ромеям-наставникам удалось бы заглушить в мальчике голос горячей абазгской крови, если бы не старый палатийский писец Деметрий. Этот нелюдимый евнух, родом абазг, был настоящим учителем Леона. Он не дал ему забыть свою родину и ее язык. В его тесной каморке с узким зарешеченным окном было множество свитков старых пергаментов и папирусов с древними греческими, египетскими и римскими письменами и документами. Он переписывал их для библиотеки императора и одновременно писал историю Абазгии, по крупицам выбирая из них сведения о своей стране. Но этому бесценному труду не суждено было дойти до потомков. Как-то блюститель священной опочивальни императора, верный его пес Зенон, выходец, как и его царствующий хозяин, из Исаврии, застал Деметрия за этой работой.