У стен Анакопии - [13]

— Какое дело нам предстоит, хотел бы я знать? — сказал один из воинов.

— Раз оно поручено собаке Лонгину, то хорошего не жди, — ответил обросший волосами чуть ли не до самых глаз смуглый воин.

— Эй, Армен, держись покрепче за свою голову руками! Она может слететь с твоих плеч, у Лонгина всюду уши, — посоветовал третий.

Так за разговорами прошел час, стало темнеть. Лонгин пришел, закутанный в плащ, и, сделав воинам знак, повел их вдоль берега. Снизу доносился мягкий шелест волн; взошедшая полная луна проложила через Босфор серебряный мост. Давно миновали последнюю пристань, и теперь воины шли мимо роскошных усадеб ромейской знати. У одной из усадеб Лонгин остановил людей.

— Сначала пойдешь ты, — он ткнул в грудь Армена. — Если у входа есть страж, задуши его и открой ворота.

Армен отправился и скоро вернулся, сказав, что усадьба не охраняется, а ворота он открыл.

— Пойдем.

Группа вошла во двор, поднялась по широкой лестнице. Какой-то человек метнулся к двери, один из воинов успел перехватить его. Это был старый раб, Лонгин приставил к его спине короткий меч.

— Веди к спафарию, и — ни звука.

— Его нет, — прошептал перепуганный раб. — На заходе солнца он уехал.

— Ты лжешь. Веди!

— Но раб сказал правду: хозяина не было. В доме оставались только его жена с ребенком да несколько слуг. Обыскав все помещения, раздосадованный Лонгин вошел в спальню. Молодая женщина гордо сказала:

— Лонгин, не ищи спафария, его нет.

— Куда ты спрятала его?

— Спафарий Маврикий не привык прятаться. Он уехал по своим делам.

— Знаю, какие у него дела!

Женщина была поразительно красива. Глаза ее пылали, а губы вздрагивали от презрительной усмешки. И только голые до плеч прекрасные руки ее, прижимавшие к груди ребенка, выдавали волнение.

— Лонгин, ты забыл, чем обязан спафарию Маврикию. Зачем ты врываешься в его дом, как убийца?

— Говори, проклятая, где твой муж, иначе сама ответишь за него.

— Знаю, но не скажу, а отвечать перед богом будешь ты. Спафарий выкупил тебя у магометан, когда ты гнил у них в плену, а теперь чем ты платишь ему?

Воины угрюмо слушали этот разговор. В чем бы ни обвинялся спафарий, жена его была не при чем. Они это понимали. «Счастлив, должно быть спафарий Маврикий, имея такую жену», — подумал Богумил.

— Нет, скажешь! Не таких заставлял говорить.

Он повернулся к воинам:

— Возьмите ее на потеху! Вам хватит ее до утра, а утром, если она не скажет, где ее муж, я насажу на копье ее ублюдка. Ну!

Один из воинов сделал было шаг к женщине, но Гуда остановил его рукой. Как ни мимолетен был жест, Лонгин заметил его. Лицо патрикия исказилось злобой.

— Ты первый возьмешь ее! — показал он на Гуду.

Тот покачал головой.

— Абазги с женщинами не воюют.

— Ты не воин базилевса, а трусливый шакал. Иди ты! — указал он на Богумила.

Но великан даже не шевельнулся. Женщина с немой благодарностью взглянула на него.

— Учись, Лонгин, благородству у своих воинов, — сказала она.

Лонгин выхватил меч, женщина вскрикнула и согнулась, прикрывая собою ребенка. Она не видела, что произошло в следующее мгновение, а только услышала, как у ее ног зазвенел брошенный меч. Богумил перехватил руку Лонгина и так сдавил, что у того хрустнули кости. Патрикий взвыл и выбежал с проклятиями. Слуги испуганно шарахнулись от него. Богумил приподнял женщину. Она была бледна и шаталась.

— Мы не знаем, чем прогневил твой муж базилевса, тебе же зла не хотим. Но Лонгин не оставит тебя в покое. Беги, — сказал он.

Женщина положила плачущего ребенка на постель. Но даже приподнявшись на носках, она не дотянулась до лица Богумила, обхватила его руками и, наклонив к себе, поцеловала, а потом — Гуду. В прекрасных глазaх ее блестели слезы.

— Пусть хранит вас святая матерь Божья, воины. Я всегда буду молиться за вас.

Никогда Богумилу и Гуде не забыть бездонной глубины глаз и поцелуя этой женщины. Теперь, что бы с ними ни случилось, оба они не раскаивались в непослушании Лонгину. В глубоком молчании возвращались воины в казармы. Богумил и Гуда, немного отстав, шли плечом к плечу. Они не видели за собой вины, но понимали, что Лонгин им не простит. Гуда все еще чувствовал прикосновение теплых губ женщины и, словно стараясь сохранить его, то и дело прикрывал щеку ладонью. Как непохожа она была на случайных их подружек — крикливых и развязных обитательниц лупанара^[26]

Подождав Богумила и Гуду, Армен сказал: — Бегите.

— Нет, — покачал головой Гуда.

— Женщина обещала молиться за нас Божьей матери, — беспечно сказал Богумил.

Но едва Богумил вошел в свою казарму, как на него набросились четверо гигантов-ипаспистов^[27] не дав ему схватиться за меч. Они повалили его, заломили за спину руки и скрутили веревками. Богумил не сопротивлялся, понимая бесполезность этого.

— Иди, — ткнул его в спину копьем ипапист.

Богумил встал, и, направляемый уколами копья в спину, пошел. Так со связанными руками его и втолкнули в подземелье. Тяжелая окованная железом дверь захлопнулась за ним, оставив его в кромешной тьме. А через некоторое время к нему втолкнули абазга. Они развязали друг другу руки и улеглись рядом на кучу прелой соломы. Долго лежали, молча прислушиваясь к непонятным шорохам. Потом Гуда сказал: