У стен Анакопии - [12]
7 Освобожденных с ромейского корабля гребцов Дадынп оставил под надзором Ахры в его хижине. Оба были очень слабы, особенно абазг. Последние дни он жил лишь одним страстным желанием вернуться на родину; преодолев море житейских невзгод, он, как ласточка после бури, долетев до родного берега, упал без сил. Он почти ничего не ел, просил вынести его на воздух и часами лежал в забытьи или молча глядел сквозь ветви и репьев на проплывающие над ним облака. Неподалеку от того места, где он лежал, из кустов выскочила маленькая пичуга с задорно торчащим коротеньким хвостиком; она поздоровалась с ним — «цвик-цирик»— и снова шмыгнула в кусты. Он не видел ее, но услышал тонкий голосок; губы тронула едва приметная улыбка. Давно забытое название этой пичуги всплыло в памяти.
— Ачынча, — прошептал он.
Но взор его оставался все таким же неподвижным, как бы устремленным в самого себя. Однажды, проснувшись, рыжебородый окликнул товарища:
— Гуда!
Гот не ответил. Рыжебородый приложил ухо к его груди: сердце билось еле слышно.
— Гуда, Гуда, побратим, что же ты?
Подошел Ахра и тоже заглянул в глаза абазгу, потом посмотрел на славянина: оба прочитали во взорах друг друга одну и ту же горестную мысль...
— Брат мой, Богумил, — тихо позвал Гуда. — Духи гор позволили мне вернуться на родную землю и теперь зовут к себе.
— Ты неправильно понял повеление духов гор, — возразил Богумил. — Зачем ты нужен своей стране мертвый? Ты нужен ей живой, слышишь, Гуда?!
Но побратим не слышал. Богумил мог бы защитить друга от дюжины воинов, заслонить его своей могучей грудью, как щитом, но сейчас он был бессилен ему помочь, и это приводило его в отчаяние.
Три года назад префект палатийских войск патрикий Лонгин пришел в казарму, где размещалась личная охрана императора, и сказал начальнику ее Германику:
— Дай мне пять самых сильных воинов, свободных or службы.
Германик окинул взглядом тесный каменный двор.
— Ты, ты, ты и вы оба, — пальцем показал он на двух воинов, игравших в кости.
Лонгин уже не раз приходил с такими требованиями, и начальник знал: раз нужны сильные воины, значит, предстоит серьезное дело, о котором лучше не спрашивать. Он выбрал самых рослых и надежных воинов.
— За тобой долг, — сказал светло-рыжий гигант, сгребая кости.
— Вернемся — продолжим игру, — ответил подстать ему, весь свитый из мускулов горбоносый воин.
Это были Богумил и Гуда. Их случайно свела игра, а до этого они мало знали друг друга. Богумил нес службу во внутренних покоях императора. Про него говорили, что в мечевом бою ему нет равного среди боинов базилевса. Гуда же слыл непревзойденным стрелком из лука и нес службу на стенах внешней ограды, как и большинство лучников-абазгов.
— Ты будешь старшим, — сказал Германик Богумилу. — Вооружитесь и идите, куда вам прикажет патрикий Лонгин.
Патрикий приказал воинам ждать его до вечера возле крайней пристани на берегу Босфора.
— А чтобы вам не было скучно, вот вам...
— Пошли, — сказал Богумил, взяв горсть монет. — Там у одного родосца есть чем прополоскать горло.
Вскоре они сидели под фиговым деревом за вкопанным в землю столом из грубо отесанных досок. Хозяин вынес им объемистый кувшин и глиняные кружки.
— Если вино окажется таким же кислым, как твоя рожа, я утоплю тебя в этом кувшине, — пообещал Богумил.
— Будь ты на моем месте, выл бы, как собака на луну, — буркнул хозяин.
— От него жена сбежала с каким-то фракийцем, — услужливо сказал пропойца в рваном воинском хитоне, жадно поглядывая на кувшин.
— Как, красавица Эленика задала стрекача? — Богумил и его товарищи расхохотались. — Я давно тебе предсказывал это. Ты слишком стар для нее. — Проваливай отсюда, вонючий козел! — хозяин стал выталкивать оборванца из-за стола.
— Эй, оставь его. За такую новость он заслужил кружку вина.
— А платить кто будет? За вами и так долг.
— Возьми. Этого хватит расплатиться за прежнее, да еще и останется.
Хозяин сгреб деньги и спрятал их за пояс.
— Иди отсюда, не мешай нам, — сказал Богумил бродяге. Потом повернулся к товарищам: — Выпьем за красавицу Эленику! Эх, почему она не ко мне сбежала!
Хозяин с досады плюнул, но промолчал: горе - горем, деньги всегда остаются деньгами, даже если на душе у тебя тошно, да и ссориться с воинами базилевса опасно.
