У пределов мрака - [124]

Мы вошли через заднюю дверь, прошли светлым коридором, пропахшим свежей краской, и оказались в очаровательном будуаре.

Я уже знал, что должно произойти, и был спокоен и почти рад.

— Я сейчас, быстро наведу красоту, — сказала она, скрываясь за занавеской из старого розового бархата.

Диван показался мне на редкость странным, похожим на сильно вытянутое широкое и глубокое кресло, с сильным запахом кожи, к которому примешивался тонкий аромат больших подушек из розового шелка, подобранных в тон портьерам и панелям.

— Иду, иду, — донеслось до меня из соседней комнаты.

Я встретил ее в поезде, она вцепилась в меня, словно уличная девка, и сразу же сообщила цену, но…

Но, несмотря на свет бесконечности, затопивший мою душу, я знал, что иду верным путем, предписанным мне судьбой. И я принял предложение с пылкостью юного любовника, чем удивил и очаровал ее.

Я валялся на диване, небрежно перебирая безделушки, валявшиеся на туалетном столике.

Изящная китайская бритва в виде серпа заставила меня восторженно воскликнуть.

— В чем дело, мой маленький нежный друг? — прозвучал ее голос, дружелюбный, но с ноткой подозрительности. — А вот и я!

— Эта вещица показалась мне очень красивой, — сказал я, протянув к ней изогнутое лезвие из светлой стали.

Она склонилась надо мной.

— О, — сказал я, — мадам Буллю!

Мне хотелось, чтобы все закончилось без ее ужасных криков. Но возможно ли обойтись без них?

Судьба жестко определяет рамки происходящего, включая каждую свойственную этому происходящему мелочь.

Понимаете, в мире все предопределено заранее, начиная с орбиты гигантской звезды Бетельгейзе и кончая микроскопическими судорогами электронов.

Почему вы думаете, что у нас все произойдет иначе, мадам Буллю?

На ней была пижама, вышитая нитями из серебра и красного золота.

— Ромеона, — сказал я, — все соседи действительно ушли? И в доме никого не осталось?

— Да, — ответила она. — Я закрыла ставни. Помоги мне нести мою боль.

Я осторожно вышел из маленькой комнатушки, в которой зародилась моя тревога, и спустился по лестнице, устланной ковром, похожим на светящийся снег.

На первом этаже ощущалось тепло недавнего человеческого присутствия.

Я протянул руки к ее груди.

— Она сильно увеличилась со вчерашнего дня. Она поглотила все мои силы.

Я простонал:

— Она тяжелая, она невероятно тяжелая…

— Только твоя рука способна облегчить мою участь.

— Я слышу шаги на улице, Ромеона.

— Они не войдут сюда, потому что твоя рука облегчает мои муки.

Она перевела покрасневшие глаза на дверь

— Они не появятся, пока твоя рука останется на мне.

Послышалась суматошная беготня множества людей, звон сабель, короткие приказы, крики ужаса.

— Они нашли Эркенслаха, — невнятно, словно издалека, пробормотала она.

— Вот как!

— Да, мертвого…

Ее грудь напряглась, словно туго надутый шар.

— Поддержи ее, — умоляюще прошептала она.

— Я больше не в силах поддерживать ее, Ромеона.

В ее глазах вспыхнуло отчаяние.

— Но так надо, так надо… Иначе они придут, — прошептал ее черный рот.

— Ух, и что же это такое? — ухмыльнулся кто-то позади меня.

— Ромеона, — взмолился я.

— Что за глупости! — свирепо прошипела она. — Ты бы лучше помолчал, Маго!

— Маго будет молчать, — извинился голос.

— Это всего лишь реклама шампанского, — сказала она.

Тень облегчения скользнула по вульгарному лицу.

— Это время, когда можно расслабиться, — пробормотала она. — Время, когда у людей кончается рабочий день. Время, когда можно улыбнуться в ожидании близкого вечернего отдыха и ночного сна, когда можно окончательно забыть дневные страхи, дневную ненависть.

Она проговорила эти слова, словно прочитала молитву, которую твердит деревенская нищенка, забившаяся в темный угол церкви.

— Дай отдохнуть своим рукам, мой друг, я больше не страдаю, и с улицы не доносятся опасные звуки.

Она лежала неподвижно, облаченная в свет умирающего вечера.

За оконными стеклами осторожно заколебались языки пламени. Я не знал тайны, которую скрывают эти окна, и Ромеона иногда пристально смотрела на них своими покрасневшими глазами, но сейчас она дремала, избавившись от страданий.

Свет распространился, закрыв пространство призрачной вуалью.

Мое сердце успокоилось. Я подарил ей свою улыбку, она тихо зашептала что-то, словно высказывая пожелания.

Меня разбудила Ромеона.

— Прислушайся, — сказала она.

— Кажется, это шум дождя, — сказал я. — Или это ветер, прилетевший с гор?

— Это люди, — возразила она.

Улица вскипала черной злобой.

Я почувствовал, как побледнело мое холодное лицо.

— Они зовут тебя, — прошептала она.

— Ромеона, — взмолился я, — прогони их, прогони скорее, и я оставлю твою грудь в своей руке, даже если не смогу выдержать ее тяжесть.

— Ничего, если мы продолжим? — прошептала она.

— Твои глаза! Если ты взглянешь на них, твой взгляд станет непроницаемым барьером! Даже для их подозрений.

— Ах, мои глаза… Ладно, можешь посмотреть на них. Под потолком вспыхнула жалкая лампочка.

— Ромеона! — закричал я, пытаясь оттолкнуть надвигавшуюся на меня омерзительную физиономию. Страшные черные круги под глазами, из которых сочится гной…

— Сейчас, — грустно сказала она, — во мне живы только голос и сердце.

В царивших в комнате сумерках я различал только бесформенную массу, более темную, чем темнота.