У него ко мне был Нью-Йорк - [25]

Быть одинокой в Нью-Йорке — поспать два часа, сделать себе с утра протеиновый смузи и выехать в офис. Не знать, какое приключение подарит новый день.

Взять его за руку

Вокруг так много пишут, что отношения — это трудно и рискованно, что браки у всех трещат по швам, что рожать ребёнка — это армейский режим на пять лет и отсутствие нормальных взрослых удовольствий. Что секс из постели выветривается, мужчины все как один подводят, быт сводит с ума, вкус к жизни исчезает, а депрессии стучатся в наши окошки, сколько их ни лечи.

И даже дети вырастают и хлопают дверьми.

Так много этого контента вокруг, что иногда кажется: любви как сверхценности больше не существует. Что она разобрана на запчасти глубокими психоаналитическими сессиями на кушетках в кабинетах психотерапевтов. Расщеплена на атомы. Измерена. Выверена. Исследована. Как типичная химическая реакция. Как действие экстази. Оно пройдёт, и будешь опять одна, но только ещё и с вагоном проблем. И головная боль бонусом.

Так много информационного шума вокруг, что мы боимся смотреть на высокое небо с весёлыми овечьими облаками и загадывать желания. Хотеть, хотеть, хотеть от жизни одного, другого, третьего. Многого. Давать по газам.

Вроде любви больше нет, но я смотрю на моего Д., и мне хочется взять его за руку и спрыгнуть со страховочным тросом с какой-нибудь горы немыслимой высоты. Чтобы — адреналином в сердце. Чтобы проснуться от страхов, тревог и сомнений. Любовь всё ещё есть, но ей в XXI веке — другая цена.

Это не мифическая защита слабой женщины сильным мужчиной.

Это диалог и партнёрство. На равных. Или в договоре, который подходит обоим.

Любовь значит не бояться.

Отвыкнуть от постоянного ожидания, что тебе могут причинить боль, и не сожалеть о том, какой властью над собой ты кого-то наделила.

Найти за всеми этими нагромождениями самоанализа и глубокой рефлексии искренний интерес к другому, заботу о другом, ласку, смех, миллионы простых мгновений.

Не бояться смотреть в будущее, пробовать то, чего ты ещё не испытывала.

Я пишу этот текст, слушая океан на Кони-Айленд. Я приезжаю сюда иногда одна, чтобы остановить время и замедлиться.

Всю жизнь мечтала жить возле моря, привыкнуть к тому, что его ветра ласкают кожу.

Кони-Айленд

Видела в поезде пару и не могла отвести взгляд, хотя смотреть в упор в Нью-Йорке не принято, это считается нарушением личного пространства. Но я невольно его нарушала.

Они, морские, песчаные, приземлились напротив на пластиковые оранжевые сиденья сабвэя.

Мы тряслись вместе от Кони-Айленд до самой Таймс-сквер, и их спектакль длился все сорок минут. Они явно хотели друг друга. Они ехали с прогулки у океана. Или из парка старинных аттракционов на конечной станции метро.

Он — южноевропейской, какой-то португальской наружности, длинные волосы, зачёсанные в конский хвост, морщины на лбу и у глаз такие, что видно: он пережил не одну суровую зиму.

И она. Худая и какая-то предельно уязвимая, словно еле на ногах стоящая от эмоций. Вьющиеся тёмные волосы до пояса с седой прядью у макушки. Она тоже была какая-то балканская, черногорская, смуглая, порывистая, им обоим было лет по сорок пять.

И вот ближе к закату они едут на метро домой. А может, и не домой вовсе, а каждый — в свой нью-йоркский мир, из которого удалось улизнуть на эти несколько утренних часов буднего дня. Ласка, притяжение друг ко другу в каждом их движении.

Песок на его ступнях. Кристаллики соли на её локонах. И этот невербальный, неуловимый, никому, кроме них, непонятный тактильный язык — носом к носу, губами к губам, кончиками пальцев — к кончикам пальцев.

Я представляю, как они там, в старом луна-парке на Кони-Айленд, пролезли тайком на аттракцион «Цепочная карусель», и вот он хватает её руку перед полётом. Я вижу, как развевается её разноцветный вязаный шарф, когда качели взмывают в небо. Как они смеются, несясь навстречу ветру в деревянных вагонетках первых нью-йоркских американских горок. Мороженое, надувные шары и воздушный змей на широком песчаном пляже. Её узкие ступни над остывающими к осени водами Атлантики. И лето уже уходит из Нью-Йорка, и они последними приехали на этот шальной и опустевший край города наполнить лёгкие морем.

Но они не были последними. Я тоже сидела на том пляже со своим красным молескином и строчила заметки. Теперь мы возвращаемся в центр города вместе. И я думаю о том, что мы с Д. со стороны тоже выглядим такими же влюблёнными. Я хочу взять его за руку на цепочной карусели.

Качели

А впрочем, кто знает, что там между теми двумя незнакомцами из метро?

В случае любви — между ними города и страны, километры музыки, которая нравится обоим.

А в случае нелюбви между ними — ничего. Короткие гудки в телефонной трубке.

Когда я думаю о нелюбви, мне первым делом приходит в голову такой эпизод.

Москва.

Они — опять вместе, после сотого расставания, к тому моменту их абьюзно-созависимый пинг-понг длится уже семь лет, и даже развод позади. Но они почему-то опять прибились друг к другу и оказались в состоянии то ли пары, то ли непары. Они пришли в гости к людям, которые видели их впервые.

На каких таких крючках удерживалась эта связь?