У нас в Крисанте - [81]

Гаврила Бреб медленно встал, взял пачку сигарет и подошел к кровати. «Откуда он свалился? — лихорадочно думал он. — Зачем пришел? Что ему от нас надо? Что ему нужно в моем доме?» — с ненавистью спрашивал он себя.

— Нет сил больше терпеть! Убьют меня эти проклятые ноги!

Гаврила подал Емилиану лампу, чтобы тот закурил сигарету, а потом прикрутил фитиль. Лампа тут же погасла. Но он не стал больше зажигать. В комнате стало темно.

Емилиан глубоко затянулся и опустил голову на подушку.

— Ладно, так и быть, я вас прощу. А может быть, даже отблагодарю. Если бы вы оставили золото в отцовском тайнике, они бы его забрали еще до того, как организовать в Крисанте государственную ферму. Вы золото взяли себе, построили дом, вышли в люди, а теперь я пришел, чтобы вы мне вернули то, что принадлежит мне.

Гаврила Бреб откинулся на спинку стула и, уставившись на Емилиана, с изумлением спросил:

— О чем вы говорите, господин Емилиан? Что мы должны вам вернуть?

Лицо Емилиана перекосилось.

— А ты из себя дурачка не строй! Я приехал сюда прямо из Бухареста… И повидал там Бэкэляну, — многозначительно добавил он и внимательно посмотрел на Гаврилу, чтобы увидеть, какое впечатление произведет на него эта новость. — Я зашел к Бэкэляну, чтобы сообщить ему, что его сыночек Бебе скончался. Папаша был вне себя от радости, когда узнал, что его наследничка нет больше в живых. Наверное, так же обрадовался бы и мой папаша, если бы ему сообщили, что меня ухлопали… А ведь он мог меня спасти… Небось, если бы пришли к власти мои железногвардейцы и меня назначили министром, ему бы это очень понравилось!.. Гордился бы сыном… А когда я попал в беду, он спокойно умыл руки. Получил извещение, что я пропал без вести на Ясском фронте, и только облегченно вздохнул! Скажешь, это не так? Может, не радовался, когда узнал, что я подох?

— Откуда мне знать! Он вам памятник на кладбище поставил… — пробормотал сквозь зубы Гаврила.

Емилиан Крисанта ухмыльнулся:

— Ну и дурак же ты, как я посмотрю! Да ведь памятник поставил, чтобы вы все считали, что я и в самом деле подох! Ничего-то ты не понимаешь! А знаешь, что он ответил Бэкэляну, когда тот принес весть, что я жив, здоров и нуждаюсь в его помощи? «Ничего я знать не хочу! Пусть убирается за границу, пусть повесится, пусть делает что хочет! Но, если домой вздумает явиться, я его сразу выдам властям. Для меня он мертв и похоронен!» За свою шкуру дрожал, пес проклятый! Да и золото мое хотел себе прикарманить. Моим же золотом не хотел мне помочь. А Бэкэляну своему Бебе помогал! Посылал одежду, жратву… Но мой папаша никогда ничего мне не посылал. Стоило Бэкэляну попросить что-нибудь для меня, он вытаскивал из ящика бумажонку, на которой было написано: «Пропал без вести», и совал ее Бэкэляну под нос: «Вот что, сударь, мой сын мертв!» Он хорошо знал, что мне до зарезу нужны деньги, но ни гроша ломаного не прислал. Те двадцать золотых монет от Олимпии я получил уже после того, как он подох. Вот тут-то я и понял, что вы здесь не теряли времени даром.

Емилиан Крисанта умолк, мрачно взглянул Гавриле в глаза и грозно спросил:

— Где чемодан, который вы украли у отца?

Гаврила встал и твердым голосом отчеканил:

— Вы эти штучки, господин Емилиан, бросьте, все равно у вас со мной ничего не выйдет! Ступайте себе подобру-поздорову, а нас оставьте в покое.

— Сесть! — рявкнул Емилиан.

Но Гаврила не сел, а остался стоять у стола.

Емилиан глубоко затянулся сигаретой и снова пристально посмотрел Гавриле в глаза. Потом ухмыльнулся и продолжал:

— Поговорим как мужчина с мужчиной… Бэкэляну болтал, будто ты о золоте ничего не знаешь. Но я этому никак не мог поверить. Не может быть, чтобы ты не знал, что в твоем собственном доме делается. Олимпия давно обменяла двадцать золотых у Бэкэляну, обменяла на теперешние деньги. Сперва Олимпия сказала ему, что это мой отец дал их ей для мальчишки. Но Бэкэляну уверен, что после смерти отца это она наложила руку на мое золото. А в прошлом году она дала ему еще десять золотых монет — за виноградник. Но беда в том, что золото отцу и не принадлежало. Золото это мое! Я оставил его у старика на хранение, когда отправлялся на фронт, вот в чем вся загвоздка…

— Неправда! Олимпия не могла так сделать! — крикнул Гаврила, но тут же осекся и в отчаянии уставился на павлина, вытканного на коврике над постелью.

И вдруг все стало ясно… Холодная, безжалостная действительность предстала перед ним во всей своей наготе — Емилиан говорил правду.

— Я ее убью! Я ее убью, коли она впрямь так сделала! — простонал он.

Емилиан Крисанта задумчиво растирал ноги и, не глядя на Гаврилу, через минуту продолжал тем же ровным голосом:

— А я даже теми двадцатью монетами, что прислал мне Бэкэляну, не смог воспользоваться. Его милый сыночек к тому времени совсем свихнулся. Бебе наложил лапу на золото и не захотел с нами даже поделить. А мы могли бы на эти деньги купить и одежду и харчи… Но Бебе, видно, спятил окончательно. Он золото спрятал и объявил, что решил сохранить его для себя одного. Хотел один сбежать. Три дня мы все трудились как окаянные, три дня старались выпытать у него, куда он спрятал золото. Но, видно, Бебе действительно сошел с ума. Ничего не рассказал, даже когда уже петлю накинули ему на шею…