У нас в Крисанте - [50]

Олимпия почернела от обиды и ярости, запустила в сына поварешкой. Поварешка угодила ему прямо в лицо и рассекла мальчику верхнюю губу. Бенони стоял, обливаясь кровью, а мать с громкими рыданиями помчалась за водой, чтобы вымыть сыну лицо.

Но Бенони вырвался у нее из рук и с отчаянными воплями убежал.

— Я ухожу! Все расскажу нашей пионервожатой! Все, все!

Напрасно звала его Олимпия, грозя переломать руки и ноги, если не послушается, — Бенони даже не обернулся. Михэлука весь день проработал на огороде.

Вечером Бенони вернулся и потихоньку признался Михэлуке:

— Знаешь, Лука, я никому не пожаловался. Не хочу, чтобы над мамкой смеялись. Сказал, что колол дрова, топорище соскочило и угодило мне в губу.

По всему было видно, что тетка очень жалеет о случившемся и всячески старается загладить свою вину. Целую неделю до отвала кормила она мальчиков любимыми блюдами Бенони: варениками с творогом и жареной картошкой с котлетами. Она отправилась даже в город и купила сыну пару сандалий с двумя пряжками. Этого от нее никто не ожидал.

Ведь с тех пор как они стали строиться, тетка экономила на всем, а когда дядя приносил заработную плату, как бы в шутку тщательно обыскивала все его карманы и забирала даже те гроши, которые он оставлял на табак.

А в последнее время она начала экономить даже на еде. Обычно тетка готовила на обед два-три блюда, а теперь частенько кормила ребят одной фасолевой похлебкой. Об одежде и говорить нечего. Привезенные из Крисанты сундуки оказались просто бездонными. Тетка без конца выуживала оттуда всякое старье и шила из него одежду для мальчиков. Из этих же сундуков извлекались и какие-то странные остроносые ботинки из тонкой желтой или красной кожи. Неприятно было появляться в школе то в голубых штанах, то в какой-то странной куртке в зеленую клеточку, то в полосатой шелковой рубашке и в таких ботинках, какие никто не носил. Михэлука всегда безропотно надевал все, что давала ему тетка. Он понимал, что ей приходится на всем экономить, чтобы расплатиться с долгами за дом, но Бенони ничего знать не хотел и всякий раз, когда мать преподносила ему подобного рода обнову, поднимал скандал. А из-за желтых остроносых ботинок просто расплакался.

— Разве это ботинки? — всхлипывал Бенони. — Где только ты их откопала? Орестел Урся смеется, обзывает меня Пимперли́но. А кто такой Пимперлино, ты знаешь? Пимперлино — это вроде Петрушки из балагана. Во всей школе ни у одного мальчика нет голубых штанов и зеленой куртки! Приду я в этих ботинках в класс, ребята сразу спросят: «Пимперлино, Пимперлино, где ты раздобыл такие роскошные ботинки?»

Дядя попытался взять ребят под защиту.

— А ведь он прав, Олимпия! Надо постараться нам урвать хоть несколько лей и купить ребятам подходящую одежку. Засмеют нас люди!

— Пусть смеются! Такого материала нынче не найдешь. Чистая шерсть! — настаивала тетка и принялась допрашивать ребят, кто этот озорник, что обзывает ее сына разными именами.

Но, чтобы заставить Бенони обуть желтые ботинки, ей пришлось наградить его еще парой увесистых подзатыльников. Бенони с горя вымазал ботинки сажей и тщательно почистил черной ваксой. Так, по крайней мере, они меньше будут в глаза бросаться.

А Михэлуке достались огромные, подбитые гвоздями бутсы с квадратными носами. Для его ног они оказались слишком велики, но тетка была счастлива. Такой прочной обувке никогда износу не будет.

И вот после всего этого тетка вдруг сама купила Бенони в городе новые сандалии. Но Бенони вдруг заупрямился и отказался их обуть. Мальчишка придумывал всякие причины, одну глупее другой. Раньше он так яростно протестовал против желтых ботинок, а теперь ныл, почему мать не купила ему красные сандалии, как у Титины. Затем придумал, что обновка ему велика, спадает с ног, и одна из пряжек впивается в ногу, как гвоздь… Наконец он твердо заявил, что наденет эти сандалии лишь после того, как мать купит и Михэлуке такие же. В противном случае она может их пересыпать чебрецом и положить за икону. В конце концов тетке пришлось сдаться и купить еще одну пару сандалий с двумя пряжками.

Однако, что бы она ни делала, ей уже никак не удавалось вернуть потерянное доверие и любовь ребят.

С каждым днем тетка Олимпия становилась им все более чужой. Все их заботы, интересы и радости не имели ничего общего с ее заботами о новом зажиточном доме.

Бенони, быть может, еще не совсем это осознал, зато Михэлука резко ощущал эту все растущую отчужденность. Мальчик стал молчаливым и замкнутым… Иногда у него даже был такой вид, будто он захворал. Встревоженный учитель, товарищ Ни́стор, часто останавливался около его парты, брал за подбородок и спрашивал:

— Что с тобой, Михэлука?

— Ничего! — отвечал Михэлука, с трудом сдерживая слезы.

У Михэлуки в школе почти не было друзей. В своем классе он на два года старше всех остальных ребят и легко мог бы завоевать какие-нибудь командные высоты: стать капитаном футбольной команды, снискать общее восхищение, отличившись в стрельбе из рогатки, или стяжать славу первого драчуна, как, например, Корнел Лу́пеш!.. Но Михэлука просто самый старательный и трудолюбивый ученик. Хорошо учились и другие ребята. Премии получал и Оресте́л Урся, на хорошем счету были и братья-близнецы Ри́га, и Ми́шу Велиза́р, и Алеку́цу Гасс. Этот белокурый тщедушный мальчик мог несколькими штрихами нарисовать все, что ребята просили: и зайца, и петуха, и двугорбого верблюда, и даже шпагоглотателя, как две капли воды похожего на того, что выступал у них в цирке.