У нас особое задание - [34]

— О чем грустишь, Ваня? — спросил я.

— О жизни думаю. Что-то у меня не получается. В детстве мечтал стать трактористом, не получилось, когда подрос, рвался в летную школу, не вышло. Полюбил девушку, хотел жениться, война помешала.

Он достал фотокарточку и, передавая ее мне, сказал:

— Вот это та самая девушка, на которой я хотел жениться.

Совсем еще юная русская красавица смотрела на меня: открытое лицо, волнистые волосы, нежный, задумчивый взгляд. В руках она держала большую гроздь винограда. На обороте фотографии было написано: «Ваня! Люблю. Всегда и везде вместе».

Казаченко уже давно спал, а мы все разговаривали. Пора было спать, и я сказал:

— Когда человек думает о жизни в двадцать лет, за него можно не беспокоиться.

Не знал я тогда, что через два месяца Ваня погибнет и вечно останется в моей памяти двадцатилетним.

ЗОМБ ПОЯВИЛСЯ СНОВА

Наши бои с гитлеровцами, разгром их гарнизонов и подрыв коммуникаций усилили беспокойство представителей Лондонского правительства. Майор Зомб (Здонович) прислал своего подофицера и через него попросил разрешения встретиться с нами. Зомб был представителем Лондона. Он имел двустороннюю радиосвязь с Англией. Командование Армии Крайовой он считал почти красным, а профашистские НСЗ были его идеалом. Все это было нам хорошо известно, но мы решили все-таки еще раз встретиться с Зомбом.

Он прибыл в сопровождении поручика Яна Ойтеца. Беседа была короткой. Зомб дал понять, что Лондонское правительство интересуется нашим появлением в Польше. Мы повторили, что пришли в Польшу, чтобы помочь польскому народу бить немцев. Другие вопросы Зомба носили «специфический» характер, и отвечать на них мы не сочли возможным. Он производил впечатление прожженного политикана и опытного разведчика, вел себя сдержанно, на наши вопросы давал уклончивые ответы.

Сопровождавший Зомба Ян Ойтец (Францишек Пжисенжняк) командовал отрядом в сто пятьдесят человек. Отряд этот дислоцировался в двенадцати километрах от города Янув. В нем находилось несколько советских военнопленных, бежавших из немецких лагерей. Это все, что в то время мы знали о деятельности Яна. Он не принимал участие в беседе, даже старался не смотреть на нас.

Вторая встреча с Яном состоялась 24 февраля на марше из села Циосмы Билгорайского повета в село Кособуды. Разведчики привели ко мне человека, уличив его в том, что он занимался подсчетом вооружения нашего соединения. Передо мной стоял Ян Ойтец. Он иронически улыбался и вел себя вызывающе, как бы говоря: «Я поляк и волен делать у себя дома все, что хочу, а вы кто? Зачем сюда пришли?»

— Кому нужно было ваше тайное пребывание в расположении советских партизан? — спросил я.

— Вы меня знаете, — ответил Ян. — Я приезжал к вам с майором Зомбом. Я командир отряда АК. Думаю, что для вас этого достаточно…

— Нет, пан Пжисенжняк, такой ответ нас не устраивает…

И все-таки пришлось нам отпустить Яна восвояси.

В первых числах марта месяца 1944 года партизанское соединение передислоцировалось из села Луков в село Бондыш Красноставского повета.

Мы остановились у зажиточного крестьянина, у которого жил «племянник» лет за тридцать, пан Владислав. Он носил крестьянскую одежду, отрастил бороду и старался выглядеть неряшливо, и все равно не мог скрыть военную выправку. Забудется пан Владислав и вытянется в струнку или стукнет каблуками, что с большим мастерством умели делать офицеры армии Пилсудского. Наши попытки вызвать на откровенность пана Владислава не увенчались успехом.

За несколько часов перед отъездом из этого села мы еще раз решили побеседовать с Владиславом. Его заинтересовали боевые качества советского автомата.

— Пан Владислав, — сказал я, — вы совсем не тот, за кого выдаете себя. Вы же знаете, что мы пришли сюда не воевать с поляками, а помогать им.

Пан Владислав решил почему-то быть откровенным.

Он сказал:

— Давайте говорить по душам. Я — офицер, поручик 4-го гвардейского кавалерийского полка имени Пилсудского, и горжусь своей давней службой.

Портить отношения с Владиславом не входило в нашу задачу, и мы не стали напоминать ему о бесславном конце этого полка.

Пан Владислав продолжал:

— Зачем вам бить немцев на нашей территории, их много и на вашей, так и бейте их там, а здесь мы сами справимся.

— По территории Польши, — сказал я, — фашистские поезда ходят довольно свободно на восток. Неужели вы не видите того, что фашисты грабят Польшу? Патриоты Польши ведут борьбу против гитлеровцев как здесь, так и на советском фронте. Почему же вы, офицер польской армии, бездействуете?

После некоторого раздумья пан Владислав ответил:

— Мы с вами по-разному понимаем патриотизм. Те, кого вы называете настоящими патриотами, — это быдло, холопы или, как раньше называли русские, чернь. Они взялись за оружие, чтобы ограбить тех, кто был хозяином Польши.

Вот и поговорили! И хотя мы были гостями пана Владислава, все равно его наглость требовала достойного ответа.

— Давайте, пан офицер, людей, вещи и явления называть своими именами. Вы — типичный представитель тех, кто из-за классовой злобы предает национальные интересы польского народа…

Спустя некоторое время на подступах к Западному Бугу мы встретили батальон советских партизан под командованием Самсонова, он рассказал, что отряд АК напал на группу его разведчиков. Подоспели основные силы, и аковцы были разгромлены. В числе убитых оказался офицер Казимир Кульчитский, у которого нашли указание Соснковского о переходе к борьбе против Советской Армии, когда она вступит на территорию Польши. Мне принесли бумаги Кульчитского. Я посмотрел на фотографию и сразу же узнал нашего старого знакомого — пана Владислава.