У нас особое задание - [27]

— Подфартило тебе, — позавидовал Вацлав, — такая почетная служба не каждому сейчас достается.

— Нет, брат, не почетная, а позорная, — с грустью сказал поляк. — Выгонят русские немцев, а как мне потом жить с поляками?..

Весь этот разговор я слушал, скрывшись в складе товаров, который от комнаты отделяла тесовая перегородка. «Нас с Вацлавом двое, Адам один, почему бы мне не рискнуть выйти».

Я вышел, поздоровался и отрекомендовался командиром советских партизан.

— Вы правильно рассуждаете, — сказал я Адаму, — и пока не поздно давайте вместе подумаем, что вам делать дальше?

Слова «командир советских партизан» потрясли Адама. Он побледнел и дрожащей рукой попытался расстегнуть кобуру пистолета. Я остановил его.

— Я к вам мирно, а вы сразу за оружие. Нехорошо. Давайте лучше выпьем пива и поговорим о деле.

— Вы уж простите меня за пистолет, это я с испугу, — откровенно сознался Адам. — До сих пор колени дрожат.

Выпить не пришлось. Наблюдавший за улицей Турвиц доложил, что слышен шум приближающихся автомашин. Мы ушли с Адамом в лес, там и договорились. Адам стал нашим верным помощником. Он не поехал в деревню, а возвратился в Краков выполнять наше задание.

17 февраля Адам сообщил, что в ближайшие два дня авиаполк, дислоцирующийся в районе Люблина, будет бомбить советских партизан.

— Командир этого полка, — сказал Адам Стрельцову, — запросил метеосводку погоды на два дня, вот ее копия.

Стрельцов поручил Турвицу доложить, что сообщения Адама подтверждены из Люблина Николаем.

— Надо уходить, — сказал Вершигора. — Фрицы педанты и действуют точно по приказу, раз машину запустили — будут бомбить.

18 февраля 1944 года соединение оставило Боровец, а спустя десять часов авиация противника начала бомбежку.

Почти десять дней не выходили мы из тяжелых боев. Фашисты направили против нас воинские подразделения, личный состав и вооружение которых в несколько раз превосходили наши силы. В самый разгар ожесточенных боев дивизия располагала всего лишь одной 76-миллиметровой пушкой, вторая подорвалась на мине на подступах к реке Сан. Погибли артиллеристы Виктор Морозов и Николай Амелин. Я дружил с этими ребятами и с их командиром Дегтевым. Вспоминается последняя встреча с ними. Уже темнело. Обозы дивизии двигались к Сану. Я стоял на обочине дороги, Морозов и Амелин сидели на лафете орудия и о чем-то беседовали. Заметив меня, они помахали руками, а через час их уже не стало.

ВСТРЕЧА СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

Покинув Боровец, соединение миновало шоссе Билгорай — Ярослав и расположилось в селе Майдан Янувского повета.

Сюда прибыл Семен Стрельцов с Николаем из Люблина. Его работа с нами началась с первых же дней нашего пребывания на территории Польши.

Как это произошло?

Даниил Жарко, Ваня Сергиенко и Володя Павлюченко привели ко мне сорокапятилетнего человека.

— Вот яка справа, — сказал Сергиенко, — охвицера поймали, вин каже з Люблина, приехал до сестры.

Николай двадцать лет проработал в полиции Люблина. Довольно обширные связи, в том числе и с чиновниками Люблинского дистрикта, давали ему возможность быть в курсе многих событий. Николай был патриотом своей родины, давно уже связался с движением Сопротивления и оказывал ему немалые услуги. В беседе с нами он был откровенен, и мы договорились о совместной работе.

Еще до стоянки в Боровце мы дважды получали от Николая ценную информацию. И вот сейчас он вместе с Семеном Стрельцовым прибыл в Майдан, чтобы решить ряд вопросов. В Люблин с двумя следователями СД прибыл гестаповец Вернер Фельдман. Одни его называют штурмбанфюрером, другие — штандартенфюрером.

— Это важная фигура, — сказал Николай, — он занимается уголовными преступниками люблинской тюрьмы, собирается направить их к вам с заданием.

Для выполнения технической работы и отдельных поручений Фельдман привлек местных гестаповцев, в том числе знакомого Николая унтерштурмбанфюрера Ганса Рутке.

— Что больше всего любит Рутке? — спросил я. — Есть ли у него какая-то слабая сторона?

— Больше всего, — ответил Николай, улыбаясь, — он любит самого себя, деньги и шнапс.

— Скажет правду, если пообещать деньги?

— Нет. Деньги возьмет, но обязательно продаст. Убежденный нацист, к тому же мечтает заработать более высокое звание.

— Рутке вам доверяет?

— Да. Немало водки он выхлестал у меня.

— О вашей дружбе с ним кто-нибудь знает?

— Думаю, что нет. Рутке замкнут, к тому же ему невыгодно афишировать дружбу со мной, потому что я поляк, а он «чистокровный» ариец, да еще гестаповец.

Вдруг Стрельцов вспомнил:

— Вернер Фельдман! Да ведь это же наш старый знакомый! Помните, что рассказывал о нем Илларион Гудзенко?

Я вспомнил. Два года назад в Брянских лесах Гудзенко рассказал, что гестаповец Вернер Фельдман освободил из орловской тюрьмы уголовников и направил их к брянским партизанам.

— Ловко, сукины дети, придумали, — усмехаясь, говорил тогда Гудзенко. — Вывели на работу пятнадцать бандитов и устроили им побег. Среди них было пять агентов. Всех их партизаны разоблачили.

Семен был прав. Фельдман действительно оказался нашим старым знакомым. Это был серьезный и опасный противник.

— Ганса Рутке, — сказал я, — нужно выкрасть. Но только после того, как агентура Фельдмана покинет тюрьму. Иначе исчезновение Рутке насторожит Фельдмана, и он может использовать уголовников, о которых мы ничего не будем знать.