У народов Восточной Африки - [55]

В сухой сезон Рувума малопривлекательная река, всего лишь ручеек, струящийся между пляжей. Он напоминает пульсирующий кровеносный сосуд. Зато в сезон больших дождей, в период так называемой великой масики, здесь с ревом стремительно несется неуемная водная лавина, затопляя и поглощая все на своем пути.

— Мамба ико? — спрашиваю я рыбака, что проплывает в этот момент мимо. Он почти нагой. На страже нравственности и этикета всего лишь маленькая набедренная повязка. Его блестящая бархатистая кожа не нуждается в косметике, а великолепные бицепсы — в гимнастических упражнениях. Его воспитало солнце, за калил ветер. Разнообразие в его жизнь вносит необычно высокий скачок серебристой рыбки или свежий след леопарда на прибрежном песке.

— Мамба хапа ико? (Здесь есть крокодилы?) — повторяю я свой вопрос.

— Минги кабиса, бвана (очень много, бвана).

— Когда ты видел крокодила в последний раз?

— Года два назад…

— Два года… Превосходно! Я уже купаюсь! — кричу я, ныряя в воду.

Ощутить освежающую прохладу воды — это ни с чем не сравнимое наслаждение.

Наконец я сажусь в лодку, чтобы переправить на другой берег велосипед. В этой обстановке он выглядит необыкновенно величественно, напоминая какую-то большую современную машину. Он даже не помещается в лодке, и одно его колесо висит в воздухе.

Полдень, солнце палит нещадно, и я пользуюсь любой возможностью, чтобы окунуть в воду лицо и руки, облиться, освежиться.

И вот снова начался томительный пеший переход. Здесь, на португальской стороне, лес более густой и дикий, с огромным количеством слонового навоза. Должно быть это излюбленное место слонов. Проклятый велосипед невероятно обременителен. Дорога идет в гору. Мне самому трудно взбираться, а тут еще этот принудительный груз. Я поднимаюсь все медленнее, с трудом передвигая ноги. Уже давно перевалило за полдень, а кругом все тот же нескончаемый лес, те же деревья, те же гнезда термитов. У меня такое ощущение, будто я попал в западню. Кругом ни души. Там, на танганьикской стороне, мне встречались мавя, здесь, в их родном краю, нет никого. На обеих ногах я натер мозоли, и каждый шаг причиняет мне массу страданий. Чтобы скоротать время, я начинаю громко отсчитывать шаги. Считаю до ста, потом до тысячи…

Я отсчитал уже несколько тысяч шагов, а лес ничуть не изменил своего облика.

Ноги мои подгибаются, но конца подъема не видно. До ночи мне все равно не дойти. И какая в сущности разница, где отдыхать? Опасность везде одинакова. Как нарочно во время переправы через Рувуму подмокла коробка спичек, и теперь я не сумею развести огонь.

Тяжело дыша, я сел и оперся спиной о ствол дерева. Преодолеть сейчас еще один подъем — выше моих сил. Мне пришлось бы ползти на четвереньках. Я наслаждаюсь — отдыхом и прислушиваюсь к тихому говору засыпающего леса. Ничто не предвещает опасности…

Я поднимаюсь с большим трудом. В висках пульсирует кровь, щеки пылают. «Опять приступ малярии!» — промелькнуло у меня в голове. Один приступ я уже перенес в подобных же условиях. Где же это было? Ах да, вспомнил: между Китангари и той миссией… как же она называлась?.. Зубы неприятно лязгают, на лбу неожиданно, без всякой к тому причины, выступает холодный пот. Страх. Дикий, ничем не обоснованный страх овладевает всем моим существом. Я чувствую, что где-то рядом притаились дикие животные. Еще мгновение — и они разорвут меня в клочья. Неподалеку действительно блеснули чьи-то глаза. Это уж слишком… Толкая велосипед впереди себя, я делаю шаг за шагом, карабкаюсь вверх, движимый мыслью: лишь бы скорей, лишь бы скорей! Наконец я на вершине обрыва. Но что это? Может быть, мне изменяет зрение? Вдалеке блеснул свет газовой лампы. Обладателем такой лампы может быть только европеец, значит, это… начальник поста. Откуда в такой момент берутся силы, я, право, не знаю. Ноги сами несут меня. На дороге стоят какие-то люди, их становится все больше. Мне кажется, что, пробегая мимо, я улыбаюсь им.

Я врываюсь в широкие двери веранды и падаю в кресло. Передо мной появляется бой в белом переднике. Он молча подает мне холодное вино. Одним залпом выпиваю три стакана. Голова начинает кружиться. Я перестаю видеть и чувствовать, впадаю в какое-то блаженное состояние. Сейчас мне ясно одно: лес остался позади.

МАСКА

У Джулио нет важности начальника. Полностью оценить его я смог лишь вечером следующего дня, когда отступила мгла горячки и мир предстал передо мною в нормальном солнечном свете. До этого момента кровь в диком темпе пульсировала у меня в венах, а перед глазами ходили неестественно фиолетовые тени. На этот раз у меня был один из самых сильных приступов малярии. И если бы не своевременная действенная помощь весьма квалифицированного санитара, который сделал мне какой-то укол, не думаю, что я выздоровел бы так быстро.

Когда Джулио впервые увидел меня на своей веранде, удобно и бесцеремонно расположившегося в кресле со стаканом вина в руках, он ничуть не удивился. Ни слова не говоря, он приблизился ко мне, посмотрел на меня и, положив руку мне на лоб, позвал боя. Опытным глазом жителя тропиков он сразу определил, в чем дело.