У народов Восточной Африки - [48]

Не помня себя от страха, я сорвался с постели и, сделав прыжок в темноте, беспомощно остановился посреди хижины. Что делать? Чем заслонить вход? Лев был всего в нескольких шагах, и жизнь моя зависела от остроты его нюха и доброй воли, а может быть, от аппетита. Что делать?

Я прислушался. Тишина показалась мне бесконечной. Предательская, коварная тишина, таящая в себе опасность, как тропические джунгли.

Но вот рычание повторилось, и теперь уже совсем рядом…

Верный своим привычкам, лев приближался не спеша, преисполненный важности, ничего не страшась и ни от кого не прячась. Выходя на промысел, он оповещает об этом всех и каждого. Он не крадется, как какой-нибудь пресмыкающийся гад или гиена. Не прячется за кусты, а идет открыто по проложенной им же самим тропе.

Нельзя терять ни минуты. Я лихорадочно хватаю свое ложе и заставляю дверной проем. Сквозь сетку мне виден кусок неба, несколько более светлого, чем внутренность хижины. Мысль судорожно мечется в поисках способов спасения. Закричать? Нет. Мой крик скорее наведет льва на след, и я уже никак не смогу остаться незамеченным. Может быть, выскочить и добежать до ближайшего жилища? Но разве лев не догонит меня? Может быть, влезть на крышу? Но лев более ловок, чем я, и он наверняка сделает то же самое. Итак, что же?

Мягкие шаги зверя послышались прямо передо мной. Они приближались справа, и их сопровождало тихое кошачье мурлыканье. Я замираю на месте. Сердце мое готово выскочить из груди. Я отчетливо слышу его удары.

Лев проходит мимо. Но кто может поручиться, что он не вернется? Мурлычет он, кажется, совсем не зло. Однако я чувствую, что колени мои подгибаются, на лбу выступает холодный пот. Еще момент — и я потеряю сознание. Опустившись на землю рядом со своим заграждением, я прислоняюсь к нему обессиленным телом. Льва не слышно. Может быть, он тоже сел и ждет? Ничего не видно, ночь поразительно темная.

Сил больше нет. Веки смыкаются сами собой, и я засыпаю…

Разбуженный ярким солнечным светом, я обнаруживаю, что хижина пуста. Мое ложе заслоняет дверной проем, а я лежу прямо на земле.

Поспешно вскочив, я навожу порядок. Подбираю разбросанное кругом сено и покрываю им водворенное на прежнее место ложе. Теперь можно позвать Игнатия.

Игнатий появляется немедленно. Он, видимо, был где-то поблизости и видел, в какой позе я спал. Но я делаю вид, что ничего об этом не знаю и ни о чем не догадываюсь.

— Ночью здесь, кажется, был лев.

— Да, бвана, очень большой лев.

— Посмотри, нет ли его следов рядом с хижиной. Он как будто проходил мимо моей двери.

— Хи-хи-хи, — засмеялся Игнатий. — Я уже видел. Вот тут есть следы… Хи-хи-хи… Бвана испугался?

— Мне непонятен твой смех. Почему не били в барабаны? Разве никто ничего не слышал? Ведь лев мог унести теленка или козу.

— Э, нет, бвана, этот лев — добрый лев. Он никому не причинит зла. Почти каждую ночь он ходит мимо на водопой. Его не надо бояться.

В Африке мне приходилось сталкиваться со многим, но чтобы львы подразделялись на добрых и злых — такого я еще не слышал. И все же ночь эта останется в моей памяти надолго. Ночь, проведенная по соседству с «добрым львом».

ПЕРВАЯ УДАЧА

— Я сейчас же пошлю мальчика известить джумбе о вашем возвращении, — оказал отец Лонжинус во время завтрака.

— Не надо, — перебил его седобородый монах. — Об этом уже знает вся деревня. Сегодня с шести часов утра все только и говорят о приключениях вазунгу, о том, что и у кого он купил.

И действительно, не прошло и четверти часа после нашего разговора, как я услышал голоса на веранде. Когда я вышел узнать, в чем дело, то увидел рослого, опрятно одетого полицейского, который доложил мне, шаркнув босой ногой:

— Все готово, король ждет.

За спиной полицейского толпились подростки. Глаза их светились любопытством.

— А маски будут? — поинтересовался я.

— Все будет, — ответил полицейский и еще раз лихо шаркнул ногой.

Стоило мне выйти на главную улицу, как со всех сторон начал собираться народ. Толпа постепенно увеличивалась. Откуда-то появились блюстители порядка в мундирах цвета хаки, с огромными таблицами на груди. Образовалось настоящее шествие.

Впереди шел полицейский, преисполненный сознания огромной важности выполняемой им роли. Он артистически жестикулировал руками, как будто регулировал движение в Лондоне на Пикадилли. Двое его помощников шли по бокам, призывая публику разойтись:

— Бвана мкубва идет!.. Бвана мкубва!

Но на них никто не обращал внимания — любопытство брало верх над субординацией. С каждым шагом становилось все труднее и труднее прокладывать себе путь. Так, пробираясь сквозь толпу, мы добрались наконец до футбольного поля. В воротах стояло широкое, плетенное из тростника садовое кресло. Едва я опустился в него, как за спиной у меня собрались многочисленные представители местной власти.

— А где же джумбе? — спрашиваю я, удивленный его отсутствием.

— Джумбе пошел к старосте, в Невалу.

— Но кто же в таком случае организовал нгому?

— Я, секретарь джумбе. Все готово, сейчас придут танцоры. Они одеваются за теми хижинами.

Только теперь я обратил внимание на шум, который доносился оттуда. Через минуту загрохотали барабаны. Несколько сидящих вокруг меня на корточках мальчишек моментально сорвались с места. Вытащив откуда-то длинный, довольно толстый бамбуковый шест, они положили его прямо передо мной, присели по обеим сторонам друг против друга и замерли в ожидании, зажав в руках маленькие палочки.