У народов Восточной Африки - [36]

В тот момент, когда я, испытывая нестерпимую боль, пытаюсь приподняться, в голове у меня мелькает мысль:. «Местность эта носит название Маджи-Мото, что в дословном переводе означает «горячая вода». Видимо, она названа так неслучайно»..

— Эй, бабá! — окликаю я своего курьера.

— Слушаю, бвана.

— Скажи, нет ли здесь поблизости какого-нибудь горячего источника, который бьет прямо из-под земли?

— Есть, вода совсем близко и горячая.

— Так проводи же меня туда поскорей!

В мое сердце закрадывается надежда: а вдруг источник мне поможет. Во всяком случае вреда это не причинит. К счастью, он расположен неподалеку. Тут же за домом по мягкой, покрытой пушистой зеленью лужайке вьется зигзагообразная струйка ржаво-желтой воды. Весьма возможно, что в недалеком будущем здесь будут построены курорты. Сегодня же первый пациент тут я.

Горячая вода оказалась чудодейственной. Через два часа я уже был в состоянии самостоятельно подняться на ноги и отправиться на торжество.

На круглой поляне перед жилищем джумбе, поджав под себя ноги, широким кругом сидели старейшины племени. Каждый постарался одеться как можно более празднично. Их обычно нагие спины покрывали шкуры диких кошек, обезьян и зебр, головы увенчивали огромные мохнатые шапки из гривы льва, а под ними виднелись полукружья клыков гиппопотама и серьги из слоновой кости или олова. На запястьях рук у каждого — тяжелый, широкий, пожелтевший от времени и переживший десятки поколений браслет. Кое-где вместо мохнатых шапок на сверкающем фоне копий и дротиков мелькают султаны из страусовых перьев или черно-белые хвосты обезьян-колубус.

Едва я успел устроиться под зонтом, как начались танцы. Из-за спин старейшин выскочили молоденькие девушки, на ходу поспешно сбрасывая с себя дешевые, ситцевые, европейского производства одежды. Вокруг бедер и талии у них были намотаны нитки блестящих бус.

Девушки и парни выстроились парами, почти как для исполнения полонеза, и по свистку распорядителя танцев медленно поплыли в хороводе. Они плавно передвигаются по мягкой траве, молча, безучастно, без тени улыбки.

Но вот раздается новый сигнал свистка, а вслед за ним резко вступают маленькие барабаны. Танцоры оживляются. Появляется блеск в глазах, на глянцевых щеках выступает румянец. Резким движением они поворачиваются лицом друг к другу и глядя в глаза один другому, начинают подскакивать на месте.

Это подскакивание продолжается около пяти минут, после чего раздается новый свист, и пары опять выстраиваются рядами, чтобы отдышаться в размеренном движении полонеза. Распорядитель в это время тоже отдыхает. Барабаны начинают выбивать другой ритм. Пот струйками стекает по блестящим, черным телам. Новый — свист, новая пляска…

Английский чиновник на пограничной станции Ширати, брат, кажется, вестминстерского архиепископа или какого-то другого важного духовного лица, происходит из старинного аристократического рода. Оригинал и интеллектуал, с душой, постоянно чем-то обремененной, он резко отличается от прочих представителей власти колониального мира. Он довольно красив, у него большие карие печальные глаза и покалеченный позвоночник. Специально изготовленный ортопедический корсет подходит ему под самую шею.

Возвратившись усталый домой после исполнения служебных обязанностей, он привычным, автоматическим жестом открыл ящик со спиртными напитками и, поставив передо мной стакан, удобно уселся В’ кресле. Потом он подал знак рукой, и тут же в противоположном конце огромной комнаты невидимый дирижер взмахнул своей палочкой — концерт начался. Из раструба громкоговорителя полились звуки симфонической музыки. Молодой, специально выученный этому слуга прекрасно знает, когда нужно сменить иглу и как поставить пластинку. У чиновника целый комплект записей классической музыки. В первый вечер нашего знакомства он подвел меня к груде пластинок и спросил:

— Кого вы хотите послушать?

— Бетховена, — ответил я.

Он поставил для меня вторую симфонию, а затем Шопена, подчеркивая всем своим видом, что сделал это специально, памятуя о моем польском происхождении. И если бы не моя совершенно нечеловеческая усталость, он заставил бы меня слушать музыку до самого утра. Но веки мои сомкнулись сами собой, и тут не помогла никакая «сила воли». Я, видимо, нечаянно захрапел, ибо эстетствующий хозяин дома неожиданно оказался перед моим креслом. Мне было предложено идти спать. Он проводил меня до отведенной мне комнаты.

— Завтра я вас познакомлю с джумбе племени джолуо. Это в высшей степени любопытное племя пилотского происхождения, а вождь его — превосходный человек.

Следует заметить, что мой новый знакомый отличается редкой в условиях колониального мира деловитостью. Жизнь в его доме начинается очень рано. Раздается топот ног, хриплые гудки автомобилей, деликатно приглушенные голоса — словом, ревностно исполняются служебные обязанности. По-моему, не было еще и девяти, когда мы отправились в путешествие с представленным мне «превосходным человеком». Мы ехали на джипе, и я весьма сомневаюсь, чтобы какой-либо другой автомобиль оказался в местных условиях более удобным. В начале еще была дорога, потом от нее остался лишь жалкий след, но вскоре и он исчез. Мы пробирались сквозь дикие заросли, без зазрения совести ломая кусты и молодые деревца. Несколько местных жителей бежали впереди, указывая направление. Каким образом они ориентировались, до сих пор остается для меня загадкой. Наконец мы добрались до резиденции короля. Король — католик, но это не мешает ему быть обладателем нескольких законных жен.