У крутого обрыва - [9]
Ходатайство суд отклонил: разбиралось не уголовное, а гражданское дело, — «психологические нюансы» вносили ненужные осложнения, мешали и отвлекали. Кто виновен, кто нет — этим суд заниматься не должен. По э т о м у делу — не должен. Плати — и уходи: воров разыскивает милиция, обвиняет прокуратура. Каждому — свое…
Так решили в суде, и вряд ли можно сказать, что это было не по закону: коли есть недостача, солидарно ответственные должны отвечать сообща. Не дожидаясь, найдут ли виновного. Независимо от того, будут или не будут искать.
Солидарно ответственные… Переведем эту формулу с языка юридического на язык житейский: любой рубль, утерянный бригадой, возмещается всеми ее участниками пропорционально получаемой каждым зарплате. Что и говорить, это кажется справедливым теоретически, обоснованным логически, удобным бухгалтерски. Только логика здесь формальная, бухгалтерия бездушная, а теория — оторванная от жизни. Ибо на практике этот принцип оказывается вовсе не правовой оболочкой товарищества, спаявшего тех, кто делает общее дело, а формальным закреплением подозрительности, недоверия друг к другу.
О солидарной ответственности немало написано: экономистами, юристами, мастерами торговли. Аспект нравственный анализу не подвергся — только утилитарный: тот, кто не уследит за товарищем, поплатится сам. Это значит: следи в оба — и ты поможешь сохранить материальные ценности.
Сохранить — таким вот путем?! Не знаю. Не думаю. Ясно любому: при таком порядке куда легче отважиться на хищение. Украдешь, скажем, сто рублей, а отдашь только одну пятнадцатую или одну двадцатую, — остальное вернут за тебя твои товарищи. И слежка ничуть не поможет: к «своим» всегда приспособишься, притупишь внимание, обведешь вокруг пальца. Было бы только желание. И хватка…
Слов нет, в торговле еще подвизаются жулики. Борьба с ними немыслима без общественного контроля. Но контроль — это бдительность. Бдительность, а не мнительность. И не угрюмое подозрение, когда в каждом загодя видится возможный хапуга.
Торговля — не какая-то автономная область жизни, где действует свой кодекс чести, свои понятия о добре и зле. Она — наша, советская. И люди там работают наши, советские. Их — сотни тысяч. С каждым годом их будет все больше и больше. Поэтому те моральные устои, на которых строится их работа, их отношение друг к другу — совсем не частное дело данного профсоюза, а забота общественная.
«Принцип» взаимной слежки глубоко чужд основам нашей нравственности. Он поощряет самые низменные человеческие инстинкты: зависть, недоверие, мнительность, заставляет не столько дружить, сколько подглядывать друг за другом под видом дружбы.
— Когда девочки начали здесь работать, — доверительно сказала мне заведующая отделом, — они стали хорошо одеваться. Покупали дорогие чулки, иногда даже за четыре двадцать. — Она многозначительно посмотрела на меня, и я невольно кивнул. — А конфеты ели шестирублевые. Шести!.. Я подсчитывала — расходы с заработной платой не сходятся. И богатых кавалеров вроде бы нет…
Но и девочки, скажем прямо, не остались в долгу. В своем письме они тоже делают выкладки: сколько платьев у их заведующей, какие машины у родственников директора магазина.
Школа торгового ученичества была для девочек всего-навсего школой в ее буквальном смысле. «Дом игрушки» стал для них первой школой жизни. Там большинство из них начало свой трудовой путь, постигало азы трудового общежития. Чем же стала для них эта первая школа? Местом, где «топят» друг друга? Где на каждого смотрят искоса, с недоверием, а то и со злобой? Где спасать свою честь можно только обманом? Где надо уметь «давать жить» другим, чтобы прожить самому? Где на слова «правда» и «справедливость» отвечают ухмылкой?
Что ж, они не приняли такую «мораль». Они сбежали. И никто, даже те, кто торжественно вручал им комсомольские путевки, ничего не знают, как сложилась их жизнь, что их тревожит. Ушли, — скатертью дорога!
«Наверно, всюду так же, как здесь», — сказала мне одна из «беглянок». Горький вывод. Ложный вывод. Она ли только вот виновата, что именно его унесла в жизнь?..
Судьи не нарушили закон. Но еще древние римляне знали: «Quid possunt leges sine moribus?» — «что могут законы без нравов?» И верно, могут немногое. Они отражают нравы и сами влияют на них. И ими же — дополняются: как бы ни был суров закон, он бессилен, если не опирается на прочный нравственный фундамент, обеспечивающий неуклонное следование закону не из страха нежеланных последствий, а по зову совести. По долгу сердца.
За каждым делом стоят проблемы, выходящие из юридических рамок. В данном случае речь идет о советских принципах торговли, о том, с каким нравственным багажом придут в нее новые кадры, как их встретят «старики», как помогут им увидеть в «коммерции» не источник нечестного обогащения, но интересный и полезный труд, требующий и выдумки, и культуры, и увлеченности.
И еще — справедливости. Главное — справедливости. А это уж совсем не игрушечное дело.
1964
ЛЮБИТЕЛЬ ИЗЯЩНОЙ СЛОВЕСНОСТИ
В ресторане московского Дома кино за уединенным столиком обедали двое. Тот, что помоложе, был здесь, видимо, завсегдатаем. Он подмигивал официанткам, называл их по именам, махал кому-то рукой. Щедрый на угощение, он заказывал широко — без разгульного шика, но с достоинством человека, который может позволить себе не сверяться с меню.
