У колыбели науки - [45]
Не приходится сомневаться, что «философы», к которым присоединяется здесь Коперник, —это пифагорейцы. Их мнение о сферичности Земли в древности было встречено с ожесточенным сопротивлением, подвергалось многочисленным насмешкам и издевательствам. Оно казалось верхом абсурдности и бессмыслицы, так как не сообразовывалось с самыми элементарными соображениями «трезвого рассудка». Как может быть Земля шаром, когда перед взором она предстает плоской? Если бы она была сферичной, то как держались бы на поверхности ее «нижнего» полушария люди, вода, здания и прочие тяжести»? Подобные соображения казались убийственными для гипотезы шарообразности даже таким глубоким мыслителям, как Аристотель и Лукреций Кар.
Лукреций Кар отдал дань ограниченности своего времени, выступив с раздраженной отповедью по адресу пифагорейцев. Однако нет худа без добра: отповедь Лукреция дает возможность составить представление о подлинных взглядах пифагорейцев на строение Земли. Эти, по словам Лукреция, «надменные глупцы», ум которых «к извращению истины склонен», полагали, что,..
В этой достаточно яркой картине взглядов «надменных глупцов» содержится не только мысль о шарообразности Земли, но и открытые лишь много времени спустя другие астрономические представления, в частности представление о земном тяготении, понадобившиеся пифагорейцам, чтобы объяснить, почему, «находясь под землей (то есть на «нижнем» полушарии. — Авт.), стремятся к ней тяжести снизу».
Мысль о Земле как о теле, вращающемся по орбите, также логично вытекала из самого духа пифагорейского учения. Пифагорейцы полагали, что планеты и звезды — божественные и одушевленные тела, живым и «разумным» телом почиталась также и Земля. Поскольку все разумные тела движутся, то, конечно, и Земля пребывает в движении. И разумеется, движение это самого совершенного свойства, то есть круговое. А у круговой орбиты должен быть, естественно, свой центр, и, значит, Земля сама по себе не может быть центром мироздания, им может быть только «самая тончайшая из стихий» — огонь. Все это представлялось ранним пифагорейцам само собой разумеющимся откровением, не требующим особых доказательств.
Пифагорейцы сохранили наивно целостное представление о мироздании и интуитивно постигли устройство вселенной более правильно, чем это могли сделать такие строгие рационалисты, как Анаксагор, Демокрит и Аристотель, у которых материя уже начинает противопоставляться духу, лишается «божественных» свойств и движется по «слепым» механическим законам.
В религиозно-мистическое миросозерцание пифагорейцы внесли сильную интеллектуальную струю, игру математической интуиции, и этот сплав породил весьма фантастичный, но живой и красочный, полнокровный, еще не расчлененных мир[128], где в единое целое вовлечены физические элементы, геометрические тела, числовые пропорции и даже музыкальные тона. Движущиеся небесные сферы, по пифагорейским представлениям, издают неслышную музыку определенной тональности («гармония сфер»), которая математически определяется величиной сферы и скоростью движения[129].
Этот принцип гармонической целостности строения мира оказался одним из величайших завоеваний человеческой мысли, он сыграл и продолжает играть весьма существенную роль в овладении законами мироздания.
Вслед за Филолаем различные негеоцентрические гипотезы строения солнечной системы выдвигали и другие пифагорейцы или близкие к ним мыслители: Экфант, Гикет Сиракузский, Гераклид Понтийский. Последний был учеником Платона и жил в IV в. до н. э. Гераклид отбросил излишне усложняющую версию Филолая насчет центрального огня: наблюдения за движением планет привели его к мысли, что Венера и Меркурий вращаются вокруг Солнца. Что касается Земли, то Гераклид признавал ее вращение вокруг оси, однако дальше этого он пойти не смог.
Этот следующий, завершающий, шаг на пути к законченной гелиоцентрической гипотезе был сделан выдающимся мыслителем Аристархом Самосским (ок. 320 — ок. 250 гг. до н. э.), который по своим философским взглядам также был пифагорейцем.
Аристарх прежде всего утверждал, что Солнце больше Земли приблизительно в триста раз. Это было сногсшибательной идеей, совершенно противоречащей и наблюдениям очевидностей («феноменам»), и распространенной философской традиции: даже такому дерзкому мыслителю, как Анаксагор, Солнце казалось «величиною с Пелопоннес».
Уже только из того, что Солнце больше Земли, вытекал логический вывод, что скорее меньшее вращается вокруг большего, а не наоборот, то есть не Солнце вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца.
Раз гипотеза центрального огня была отброшена, то отсюда следовало, что Солнце греет нас своим собственным теплом и светом, а не отраженным и, значит, само является центральным огнем. С многовековой идеей исключительности Земли во вселенной было покончено, она предстала как одна из планет солнечной системы.
