У колодца - [2]

Надо уходить.

Уколола память: «Далеко не убежишь!»

Нет, Сергушин бежать в панике и не думал. Спокойно обсудил. С фашистом оставаться ему незачем. Он уйдет, отступит. А придет время — вернется, обязательно вернется. В Севастополе прошла вся его жизнь. Здесь и могила его жены…

И когда твердо решил уходить — стал готовиться.

Не было жаль вещей— «барахла». Пусть гибнет!

Цветы жаль!.. Нет, он их не оставит на умирание.

Игорь Петрович отобрал пять вазончиков с цветами, которые очень любила его жена, и

отнес на кладбище. Пересадил на могилку и ежедневно стал носить бидончиком воду —

поливал, чтобы привились.

Вот и сегодня с бидончиком пойдет на кладбище, польет в последний раз цветы иуйдет в Камышовую — там, возможно, отправят, как инвалида, на Большую землю.

Сергушин прибрал квартиру, собрал что было съестного, осмотрел комнату, взял свою палочку, флягу, бидончик, приготовленный чемоданчик с бельишком — и вышел.

На площадке Игорь Петрович вставил ключ взамок, повернул два раза и спрятал в карман.

Обязательно вернется!..

За поворотом показался деревянный мостик с перилами. Сергушин подошел, заглянул внутрьколодца, с горечью, как всегда, заметил, что исегодня воды на донышке только. Пришлось потрудиться, чтобы наполнить бидончикс флягой инапиться самому.

Потом постоял у колодца минуту в молчании, словно отдавая дань уважения ему за воду, вздохнул и медленно побрел вдоль улицы Кази, вверх, пересекая Азовскую и Новороссийскую. А когда стал спускаться с лестницы в Карантинную слободку, к старому кладбищу, прищурил глаза от солнца и стал прикидывать: доберется ли к вечеру в Камышовую, успеет ли определиться на новом месте?

Сегодня он шел на кладбище на последнее свидание с женой. Когда еще придется побывать здесь? Вот и прикинул, что час, не менее, побудет у могилы и пойдет в Камышовую.

У входа на кладбище Сергушин вдруг услышал не то стон, не то зов. Осмотрелся — никого. Стон повторился. Игорь Петрович пожал плечами: очевидно, где-то раненый…

— Браток!..

Игорь Петрович вздрогнул: голос напоминал младшего брата.

Он?.. Здесь?..

И увидел метрах в тридцати замаскированную зенитку.

— Батя! Сюда-сюда!..

Близорукий, он пошел на голос и увидел бредущего навстречу шаткой походкой молодого матроса. Окровавленный бинт на голове напоминал красную повязку, По лицу размазаны полосами такие же кровяные сгустки.

— Водицы, папаша!..

И снова почудился голос брата.

— Ты, Саш, что ли? — и заспешил навстречу.

Матрос остановился.

— Не!.. Генка я. Генка!.. Понимаешь, батя, гада сбили мы, «мессера». А он успел нас покарябать маленько…

Игорь Петрович вздохнул облегченно: нет, не Саша.

И тут же перехватил взгляд матроса, смотревшего жадно на флягу. Сергушин машинально снял ее с ремня и подал.

Матрос впился губами в горлышко… Потом, словно опомнившись, оторвался от фляги и, поболтав ее — не все ли выпил? — виновато посмотрел на Сергушина.

— Пей, пей! — сказал Игорь Петрович, про себя отметив, что больше, чем наполовину, фляга пуста.

— Не! Нельзя, батя. Я еще крепок. Корешу надо бы оставить: глазам его считай — хана.

— Как… хана? — переспросил Сергушин.

Второй матрос, постарше, полулежал на земле, прислонившись спиной к обгоревшему стволу дерева. На глазах повязка. По лицу — такие же кровавые разводы, как у Генки.

«Поуродовало ж вас!»— ужаснулся Сергушин и заспешил снять бидончик с водой.

— Степ!.. Вода! — сказал Генка, протягивая флягу.

Тот ощупью взял флягу, снял повязку, налил осторожно воды в ладонь и стал промывать глаза. Потом смотрел на небо, снова промывал глаза и снова — взгляд на небо.

— Тьма!.. Ни зги! — и крепко, по-матросски, выругался.

— Пройдет, Степа! Это сразу обожгло, а оно пройдет, верь!

— Не девка, не уговаривай… — И погрозил кулаком в небо: — Ну, сволочи! Заплатите сполна!

Матрос вернул флягу, не смочив даже губ.

— Что там в городе? — спросил.

Вопрос застал Сергушина врасплох.

— Бегут… Все бегут! — не нашелся что ответить Игорь Петрович.

— Как это… «все»?! — слепой матрос резко повернулся в сторону говорившего. — Мы-то стоим!.. Не все, значит! — и уставился невидящими глазами. — Ты тоже… бежишь?

Сергушин обидно задышал.

— Куда ж мне… старику, бежать? — инстинктивно потрогал бородку, которую недавно неизвестно зачем стал отращивать.

— Хромой он! — вступился за Сергушина Генка.

— Ранен, что ли? Это зря! — и насторожился, — Ты, старик, давай в укрытие! Слышу

— гад ползет по небу, как бы тебе хана не была.

И вдруг вскочил на ноги.

— Полундра!.. Чую гада! Генка — гляди туда! — ткнул пальцем в сторону Северной.

Генка напряг зрение.

— Точно! «Мессер»! — и кинулся к зенитке.

Степан привычно всталрядом у снарядов. Сергушин едва успел поднять глаза, как увидел «мессера»: шелпрямым курсом на них.

— Ложись, батя! — крикнул Генка.

Ударила зенитка раз, другой третий.

Рев самолета на бреющем полете оглушил Сергушина. Он припал к земле, съежился в комок. Страх быть убитым осколком, шальной пулей вдруг пробудил в нем острую жажду жизни.

И вместе с тем ожег: было совестно перед Генкой и слепым матросом, что вот так трусливо прилип от страха к земле, как кутенок.

— Братишки!.. Чем помочь? — вдруг заорал Игорь Петрович, не узнав своего голоса, и поднялся, решительный, готовый, казалось, на любой поединок с врагом.