У каждого в шкафу - [36]

Ага, ага, за-чи-та-лась. — Далее он продекламировал на манер японских танков: — Табак, который разбудило солнце! мягкий, насыщенный вкус!

Маша промолчала. К тому, что муж один раз поставил себе целью воспитать из нее особо гармоничную личность и теперь будет воспитывать до посинения, она давно привыкла. И даже уже и не относилась как к неизбежному злу — вообще никак не относилась. Иногда веселилась, если смешно.

— Да, Мария, раз все мы здесь сегодня собрались, может быть, расскажешь, что там с драгоценным Бобочкой опять произошло? — Муж бесшумно опустился на ярко-малиновый хитро выгнутый кухонный стул, мельком обратив внимание, что в этот раз садится на смелый образчик коллекции «Стерео» от прогрессивного дизайнера Луки Никетто. Мебель в доме жила разномастной и большой компанией, причудливо сочетаясь, а чаще не сочетаясь друг с другом.

— Петров. Такая неприятность, — умеренно прокомментировала Маша события дня, завладев «Pall Маll»-ом и пытаясь тайно закурить, не вызвав неудовольствия семьи, устроившейся на малиновом брендовом стуле, — такая неприятность. В общем, случайно отравился его любовник, как бы тебе лучше пояснить, и он сейчас в коме, интенсивная терапия, вот как-то так… — Маша глубоко затянулась, и еще раз, и еще. — Да, — вспомнила она, — это не просто любовник. Это дядя Федор. Помнишь дядю Федора?

— Помню дядю Федора, — не удивился умник Петров, — чудесно помню… Случайно отравился, говоришь, Машенька?

Имя Машенька в устах супруга не сулило ничего приятного. Маша должна была называться «Мария», а в особо нежные минуты «Мария Ильинична», по-ленински. «Давно не было таких минут, кстати», — подумала Маша. Она уже знала, что сейчас услышит.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — предсказуемо осведомился муж специальным тоном педагога — утомленного, но доброжелательного.

Маша вздохнула. Рассказывать она ничего не хотела. Запел на подоконнике мобильник.

— Кто это звонит в такое время? — озадаченно спросил сам себя умник Петров и взял в руки телефон. Ответил. Послушал несколько минут, молча. Посмотрел на жену. — Собирайся, — только и сказал, — а я вызову такси.

— Куда? — просипела Маша. — Куда?

Человек, худо-бедно читающий по-русски, если не догадался, куда мчат в ночи по-своему несчастливые члены этого несчастливого семейства, то, значит, так тому и быть.

* * *

— Ну, в общем, договорились? — Юля легонько подтолкнула в спину высокую девочку, тонкую как игла, очень недовольную. — Ты посидишь здесь. Как тебя представить ребенку?..

— Ну можешь меня назвать дядей Петей. Можешь— Елпидифором. Можешь — Альварой Торой Вегой. — Боб протянул девочке руку. — А вообще, все друзья уже много лет зовут меня Боб, и ты тоже меня так зови, хорошо?

— Да мне как-то сугубо по барабану, — схамила очень недовольная девочка. — Елпидифором было бы прикольнее… Я — Таня, мама вам, наверное, уже раз десять сказала. Или там пятнадцать.

— Все-все, — заторопилась Юля, — я поехала, Боб, все разузнаю на месте… приеду, расскажу… видишь как повезло, что там дежурит сейчас Лорка Тюленева…

Лорка Тюленева была врач-реаниматолог, безжалостно изгнанный Корейчиком «по собственному желанию», за небывало активную личную и особенно половую жизнь.

Хлопнула дверь. Девочка Таня потопала на месте, как бы выполняя солдатскую команду: «Стой, раз-два». Сняла черную вязаную шапку, «виллевалка» — вспомнил Боб. Немного потерла рукой в кружевных перчатках с обрезанными пальцами глаз, заштрихованный вокруг черным карандашом. Помотала головой. Длинные волосы взлетели темной волной над черной кожаной курткой и вернулись на место. Многочисленные колечки в ушах не зазвенели по причине отсутствия пригодных для этого деталей, колечко в носу по своей идее было совершенно не колечком, а гвоздиком и звенеть тоже не умело.

Боб улыбнулся:

— Привет, Таня, проходи. — Боб не мог даже приблизительно припомнить, когда общался с кем-нибудь моложе двадцати пяти лет. — Может быть, ты есть хочешь?

— А если хочу? — Таня сбросила здоровенные ботинки и прошлепала в глубь квартиры. — Ты мне, что ли, дашь? Супа «Роллтон» разведешь? Смеси «Малыш» наведешь?

— Понимаешь, дело в том, что я несколько дней провел вне дома, — охарактеризовал Боб свое пребывание под эгидой красного креста и полумесяца, — и сам не вполне уверен в продовольственных запасах. Посмотрим вместе? Что-нибудь приготовим.

— Прикольно, — отозвалась Таня, держась обеими руками за длинную полупрозрачную густо-фиолетовую юбку, — прикольно… Это, пусть будут только ни фига не пельмени! Ненавижу вареное тесто. Мама обычно велит мне вытащить из морозильника и разогреть в микроволновке пиццу. Или лазанью. Что тоже не фонтан.

Мягко ступая, вошла великолепная Наташа. Девочка ей не понравилась раз в пятьдесят больше, чем предыдущая гостья. Наташа немного знала подростков и не могла про них сказать ничего хорошего. Таня обрадовалась кошке, произнесла обычные: «кис-кис-кис» и «какой хороший ко-о-отик!». Наташа презрительно фыркнула и выгнула спинку. Котик! До чего глупы эти люди. Каждому минимально мыслящему существу ясно, что она — кошка.

Боб подошел к музыкальному центру. Распахнул удобный шкаф-хранилище для дисков. Ага. Сейчас. Все-таки какой молодец дядя Федор, заставил сделать классификатор и карту музыкальной коллекции. Нужные диски для девочки в черном и с пандовским оформлением глаз нашлись мгновенно. Надо только сделать потише. Лояльные соседи не увлекались панк-роком.