У бирешей - [34]
Когда он это говорил, голос его изменился до неузнаваемости. Он звучал глухо и, казалось, исходил откуда-то издалека. То был уже не его голос, а слившиеся воедино голоса многих сотен униженных Де Селби, причем и мой собственный голос каким-то образом присутствовал в хоре.
Я втянул голову в плечи и посмотрел на служку. Выходит, и ему в свое время точно так же подыгрывал кто-то другой? Да, наверное. Во всяком случае, он вдруг легко, без напряжения, будто расплачиваясь за старую обиду, произнес: «Вот видишь, господин шкуродер тоже говорит, что ты виноват!» Я взглянул на него и рассмеялся. То, что происходило здесь, причем происходило со мной, — все это превышало возможности моего понимания, и я впервые отдавал себе в том отчет. Посреди тишины, наступившей после моего гадкого смеха, я услышал сетования моей матери: «У него крадут будущее, а у меня — жизнь!». В действительности все было по-другому. Йель Идезё опять с любопытством поглядел на меня и решил: «Вам нехорошо». Я кивнул. Он встал и через занавешенную стеклянную дверь вышел в кухню — помыть стакан и принести мне воды.
«Знаете что, — сказал он, вращая стакан под струей воды и обернувшись ко мне, — когда-то я взял себе за принцип: не принимать собственную жизнь чересчур близко к сердцу. И все же я никогда не позволял себе быть циником. Все мы живем под созвездием Рыб», — сказал он, возвращаясь с наполненным стаканом. «Эг, Халь, Яр и Сель >11», — перечислил он, ставя стакан передо мною на стол, на маленькую вязаную подставку. «Эг — мы погорельцы, Халь — мы немы как рыбы, Яр — все движется дальше, Сель — ветер уносит пепел. Второй урок почти выучен: мы научились хранить молчание, не обнаруживать свои чувства. Как говорит Урс: “ Чувства — это что-то для располагающих свободным временем!” А потому их у нас почти не имеется. Досуг приходит, когда кто-то умирает. Тогда мир на мгновение колеблется в своих основах, и подобное ощущение бывает благотворно. Но и эти чувства — не настоящие; они всего лишь воспоминания о былых чувствах, о седой старине, мимолетное возбуждение, возникающее оттого, что понимаешь: где-то в другом месте сейчас совершается нечто значительное. А когда волнение спадает, остается слабый привкус пустоты, у которой нет ни вкуса, ни запаха. Права легенда, утверждающая: “Община смыкается над прорехой, подобно воде, из которой черпнешь ковшом!” — “Я не чувствую ничего, а ты что-нибудь чувствуешь?” — так у нас спрашивают. Биреши ничего больше не способны ощущать, можете положиться на мои слова. И в подобном состоянии сама тоска по боли причиняет боль. Возьмите, к примеру, Надь-Вага: он ведь ежеминутно и ежесекундно проклинает свой горб — и все же не променяет его ни на что в целом свете. Или взгляните на этот вот шрам, — сказал шкуродер и постучал себя по лбу, притом избегая касаться красной отметины. — Или о моем странном имени подумайте: “Идезёйель” — в переводе на немецкий значит “кавычка”. Можете себе представить, сколько насмешек пришлось мне пережить в школе из-за такой вот шуточки моего отца! Даже Цердахель — не исключение. Он называет меня “Кавычка, заключающая прямую речь” — оттого что в Книгах прямая речь часто уподобляется жизни. Впрочем, тут у нас все носят говорящие имена; разница лишь в том, что я свое имя ношу от рождения. Мне за него уже тысячу раз приходилось расплачиваться, и я по-прежнему продолжаю за него платить, будто это чей-то чужой долг, который не удастся никогда погасить. И тем не менее: если бы сейчас биреши принудительно обязали меня сменить имя, тогда, думаю, я бы с отчаяния что-нибудь над собою учинил. Хотя за подобной привязанностью к имени ровно ничего не стоит — разве что убогая, скорчившаяся жалость к себе самому, жалость, не позволяющая взглянуть на что-либо иное, кроме себя. Этот шрам… — продолжал Йель Идезё, попеременно глядя то на меня, то на Де Селби, — он у меня с последней войны: Германия — Россия». Он говорил так, будто речь шла о спортивных соревнованиях. «Чудесный апрельский денек, небо весело сияет над болотистыми лесами, ты силен и непоколебимо уверен в себе, тебе тридцать лет и три дня. Это твой второй день на фронте. Сидишь с парой однополчан перед бункером, режешься в карты, кругом так и грохочут разрывы, и, если не будешь особо приглядываться, легко примешь трупы, выброшенные взрывами на земляной вал, за летнюю одежду, которую вынесли сушить на воздух. От солнца исходит нечто вроде гудения, совсем как сегодня. Из окопов подымается ароматный, клубящийся сигаретный дым, а винтовки, составленные пирамидками, поблескивают на солнце — просто загляденье, так и прошелся бы колесом от радости. Кто-нибудь сейчас отпустит шутку! И точно, отпускает: рядом с тобой падает снаряд — и разрывает тебе брюхо — на, пощупай-ка!» — сказал шкуродер и положил мою обессилевшую руку себе на бок. Под материей я почувствовал круглый металлический клапан калоприемника. Я отдернул руку. Меня захлестнуло непреодолимое отвращение, я даже привстал со стула, но тут же опустился обратно. «Понимаете, — сказал Йель Идезё, — вокруг меня там всех поубивало. Я и по сей день иногда ловлю себя на мысли, что посреди разговора кто-нибудь из моих собеседников может вдруг ни с того ни с сего взлететь на воздух и исчезнуть. Настолько глубоко врезался в память этот день. В ту минуту я как раз рассказывал сослуживцам о доме. Я начал какую-то фразу — а когда вновь открыл глаза, обнаружил себя лежащим на земле и почувствовал, как из меня, сквозь пробитую дыру, легко и вольготно вытекает жизнь. Я просто продолжал говорить. Надо мною круглым куполом выгибалось голубое небо, лишь изредка по нему пробегали морщины, словно по лбу. И все под ним было тихо, даже сильный ветер проносился совершенно беззвучно — он только гнул деревья и немилосердно трепал их ветви. Я говорил, и никто меня не слушал. Думаю, это спасло мне жизнь, как бы странно ни звучали подобные слова. Русский офицер, при виде которого я вспомнил одного учителя в народной школе, бродил среди трупов, переворачивая их палкой, один за другим. И вот он стоял надо мной. Я умолял пристрелить меня. Он выстрелил, однако нарочно дал промах — и скрылся. Впервые за всю свою жизнь я был совсем один, и я чувствовал, как в носу у меня что-то колет, все сильнее и сильнее, как будто некая мысль острым ножом прорезает себе путь наружу. Того русского я готов был убить от ярости. Сегодня я бы охотно побеседовал с ним за парой кружек пива. Как говорится,
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
Андреа Грилль (р. 1975) — современная австрийская писательница, лингвист, биолог. Публикуется с 2005 г., лауреат нескольких литературных премий.Одним из результатов разносторонней научной эрудиции автора стало терпко-ароматное литературное произведение «Полезное с прекрасным» (2010) — плутовской роман и своеобразный краткий путеводитель по всевозможным видам и сортам кофе.Двое приятелей — служитель собора и безработный — наперекор начавшемуся в 2008 г. экономическому кризису блестяще претворяют в жизнь инновационные принципы современной «креативной индустрии».
Петер Розай (р. 1946) — одна из значительных фигур современной австрийской литературы, автор более пятнадцати романов: «Кем был Эдгар Аллан?» (1977), «Отсюда — туда» (1978, рус. пер. 1982), «Мужчина & женщина» (1984, рус. пер. 1994), «15 000 душ» (1985, рус. пер. 2006), «Персона» (1995), «Глобалисты» (2014), нескольких сборников рассказов: «Этюд о мире без людей. — Этюд о путешествии без цели» (1993), путевых очерков: «Петербург — Париж — Токио» (2000).Роман «Вена Metropolis» (2005) — путешествие во времени (вторая половина XX века), в пространстве (Вена, столица Австрии) и в судьбах населяющих этот мир людей: лицо города складывается из мозаики «обыкновенных» историй, проступает в переплетении обыденных жизненных путей персонажей, «ограниченных сроком» своих чувств, стремлений, своего земного бытия.
Роман известного австрийского писателя Герхарда Рота «Тихий Океан» (1980) сочетает в себе черты идиллии, детектива и загадочной истории. Сельское уединение, безмятежные леса и долины, среди которых стремится затеряться герой, преуспевающий столичный врач, оставивший практику в городе, скрывают мрачные, зловещие тайны. В идиллической деревне царят жестокие нравы, а ее обитатели постепенно начинают напоминать герою жутковатых персонажей картин Брейгеля. Впрочем, так ли уж отличается от них сам герой, и что заставило его сбежать из столицы?..
Марлен Хаусхофер (1920–1970) по праву принадлежит одно из ведущих мест в литературе послевоенной Австрии. Русским читателям ее творчество до настоящего времени было практически неизвестно. Главные произведения М. Хаусхофер — повесть «Приключения кота Бартля» (1964), романы «Потайная дверь» (1957), «Мансарда» (1969). Вершина творчества писательницы — роман-антиутопия «Стена» (1963), записки безымянной женщины, продолжающей жить после конца света, был удостоен премии имени Артура Шницлера.