Тюрьма - [6]

— Да, нечасто. Вместе-бывали, но с глазу на глаз-лишь перед сном, и то не всегда. Не забывайте о моей профессии, она вынуждает меня встречаться с людьми с утра до вечера, а зачастую и после полуночи.

— У вас есть любовница, господин Пуато? Опять любовница! Слово, лишенное смысла. Ветхозаветное понятие.

— Если вы имеете в виду, сплю ли я с другими женщинами, кроме жены, признаюсь откровенно — да. И не с одной. Всякий раз, как представляется случай, но только стоящий…

— Принимая во внимание направление вашего журнала, в подобных случаях, вероятно, недостатка нет.

В голосе комиссара прозвучала зависть.

— Теперь давайте подытожим: вы ничего не знаете. У вас была связь со свояченицей, но с декабря прошлого года эта связь прекратилась, и, насколько вам известно, ваша жена о ней не подозревала. Тем не менее нам нужно будет все это уточнить. Тогда мы, возможно, что-то и поймем.

Ален с любопытством взглянул на комиссара, он почувствовал себя задетым. Что надеется понять полицейский, ничего не знающий об их жизни, когда он сам ни черта не может понять?

— Кстати, для какой газеты работает ваша жена?

— Для всех понемножку… Она то, что называется по-английски free lance, иначе говоря, журналист, не связанный с определенной редакцией. Она работает по собственному почину. Принимаясь за статью или серию статей, она уже заранее знает, в какую газету или журнал их предложить. Часто печатается в английских и американских журналах.

— А для вашего еженедельника она что-нибудь делает?

— Вы мне уже задавали этот вопрос. Нет. Это не ее жанр.

— У вас есть адвокат, господин Пуато?

— Разумеется.

— В таком случае, может быть, вы попросите его сегодня вечером или завтра утром связаться со мной? Комиссар с облегчением вздохнул и поднялся.

— Я попрошу вас пройти в соседнюю комнату. Вы повторите свои основные показания, а стенограф их зафиксирует.

Как это до него сделал Бланше. И что Бланше мог им рассказать? Интересно, как он вынес это унижение? Занимать такой видный пост во Французском банке и попасть на допрос к полицейскому!

Комиссар открыл дверь.

— Жюльен, сейчас господин Пуато изложит вам вкратце свои показания. Вы их зафиксируете, а завтра в течение дня он зайдет их подписать. Мне уже давно пора домой.

Он повернулся к Алену:

— Простите, господин Пуато, что задержал вас. До завтра.

— Когда я увижу жену?

— Это уже дело следователя.

— Где она будет ночевать?

— Внизу, в камерах предварительного заключения.

— Могу я передать ей что-нибудь из вещей, может быть, белье, предметы туалета?

— Если хотите. Но обычно, в первую ночь… Он не закончил фразы.

— Только чемодан вам придется доставить на набережную Орлож.

— Знаю.

Камеры, дворы, кабинет, где женщины проходят медицинский осмотр. Лет десять назад он написал об этом репортаж.

— Когда вы мне понадобитесь, я вам позвоню. Помощник комиссара надел шляпу, натянул плащ.

— Может быть, дома вам что-нибудь придет в голову. Спокойной ночи, Жюльен.

Этот кабинет был поменьше- чем первый. И мебель не красного, а светлого дерева.

— Фамилия, имя, возраст, служебное положение?

— Ален Пуато, родился в Париже, площадь Клиши, тридцать два года, издатель журнала «Ты».

— Женаты?

— Женат, имею сына. Адрес в Париже: улица Шазель, 17-а. Основной адрес: Сент-Илер-ла-Виль, вилла «Монахиня».

— Итак, вы признаете…

— Я ничего не признаю. Ко мне в квартиру явился полицейский инспектор и спросил, есть ли у меня оружие. Я ответил, что есть, и стал искать свой браунинг в ящике, где он обычно лежит. Там его не оказалось. Инспектор привез меня сюда, и комиссар-не помню, как его фамилия…

— Помощник комиссара Румань.

— Совершенно верно. Так вот, комиссар Румань сообщил мне, что моя жена убила свою сестру. Он показал мне браунинг, который я как будто узнал, хотя на нем нет никаких опознавательных знаков и я им никогда не пользовался. Комиссар спросил меня, известны ли мне мотивы преступления, совершенного моей женой, я ответил, что они мне неизвестны.

Он шагал взад и вперед, как у себя в кабинете, и нервно курил сигарету.

— Это все?

— Был затронут еще один вопрос, но я полагаю, что в протоколе он фигурировать не должен.

— Что за вопрос?

— О моих взаимоотношениях со свояченицей.

— Интимных?

— Да, но с тех пор…

— Давно?

— Вот уже год, как между нами все кончено.

Жюльен почесал лоб кончиком карандаша.

— Если комиссар найдет нужным, мы успеем это добавить.

— Я могу быть свободен?

— Мне вы больше не нужны, а раз комиссар с вами уже поговорил…

Он снова очутился в длинном сыром коридоре. Старухи в застекленной приемной уже не было. За зеленым столом сидел другой служитель, тоже с серебряной цепью и бляхой.

На улице по-прежнему лил дождь, дул ветер, но Ален не ускорил шага и, пока добрался до машины, успел основательно промокнуть.

2

И снова, наклонясь к ветровому стеклу, чтобы лучше разглядеть дорогу, Ален вел машину по Елисейским полям и даже не пытался собраться с мыслями. Он был зол на стеснительного инспектора, и на комиссара Руманя, и на равнодушного стенографа Жюльена за то, что они его унизили, вернее, так сбили с толку своими вопросами, что он еще и сейчас не может прийти в себя.

Увидев свободное место для стоянки перед входом в бар, он резко затормозил, и в него чуть не врезалась шедшая следом машина. Человек, сидевший за рулем, размахивал руками, извергая поток брани. Алену необходимо было пропустить стаканчик. В этот бар он попал впервые, и бармен его тоже не знал.