Тюрьма - [37]

— Привет, Ален.

Старые сотрудники, те, кто окружал его с первых шагов и входил в его компанию, когда он был еще начинающим журналистом, звали его попрежнему Ален. Для остальных он стал патроном.

— Привет, кролик.

Он любил подниматься с этажа на этаж, пробираться узкими коридорами, взбегать вверх и спускаться вниз по лестницам, проходить через различные отделы редакции, наблюдая сотрудников за работой.

Он не корчил недовольную мину, если заставал в какой-нибудь комнате пять-шесть человек, рассказывающих анекдоты и хохочущих до слез. Он присоединялся к ним. Но сегодня-нет.

Ален продолжал подниматься по лестнице, пытаясь выбросить из головы сумятицу осаждавших его мыслей, обрывочных и смутных, как иные сны. Они были так нечетки и бессвязны, что он едва ли сумел бы выразить их словами. И тем не менее они грозили раздавить его.

Земля уходила у него из-под ног. Он как бы присутствовал при своем собственном вскрытии.

В кабинете он застал Малецкого.

— Нет, мадемуазель, — отвечал тот по телефону, — нам ничего не известно. Очень сожалею, но ничем не могу быть вам полезен.

— Все по поводу?..

— Да. Теперь пошла провинция. Эта вот звонила из Ла-Рошсюр-Йон. У меня к тебе поручение. Звонил комиссар Румань. Просил тебя заглянуть к нему, как только сможешь.

— Еду.

Честно говоря, этот вызов не огорчил Алена. Он не знал, куда себя деть. Ему казалось, что его присутствие всех стесняет.

Но прежде чем ехать, он зашел в бар напротив выпить стакан виски. Он не собирался выходить за обычные рамки — он еще утром сказал об этом Минне. И сегодня пил не больше обычного.

Он всегда так пил — может быть, потому, что алкоголь его подстегивал. Вечная погоня за повышенным жизненным тонусом. Приятели его тоже пили. За исключением тех, кто после женитьбы отошел от компании и все реже встречался со старыми собутыльниками. Над ними, беднягами, одержали верх жены. Женщины. Всегда и во всем они незаметно одерживают верх.

Мур-мур тоже. Разве не она в конечном счете одержала верх?

Или Минна. Она переступила порог его квартиры в семь утра. А в одиннадцать, самое позднее в половине двенадцатого уже добилась того, что он нанял ее на полный рабочий день. Как знать: не застанет ли он ее вечером у себя дома? Пройдет немного времени, и не исключено, что она вообще переедет к нему на улицу Шазель.

— Двойное?

Зачем спрашивать? Он не стыдится пить, не устыдится даже, если станет так называемым алкоголиком. Нынче это не порок, а болезнь. А раз болезнь — тут уж ничего не поделаешь.

— Что, сегодня работы поменьше?

Люди обладают даром задавать дурацкие вопросы. Впрочем, бармен, знающий его многие годы, преисполнен лучших намерений.

— А провались она пропадом, эта работа!

— Простите. Мне показалось… Еще стаканчик?

— Хватит.

Расплачиваться не надо. В конце месяца ему приносили счет, как и большинству сотрудников, которые время от времени забегали сюда промочить горло. Когда-то они приносили бутылки с виски в редакцию. Но вскоре заметили, что пить в баре — это одно, а у себя в отделе другое, тем более что, пристрастившись, начинаешь пить машинально, прямо из горлышка.

Зачем он понадобился Руманю? Отчего его вызывает помощник комиссара, а не следователь?

Он может завтра спрятаться где-нибудь за углом дома, когда ее будут хоронить. Он все увидит. У нее была странная манера смотреть на него. В глубине ее глаз всегда тлел насмешливый огонек. Почему? Этого она не объясняла.

— Что тебя так забавляет, Бэби?

— Ты.

— Что ты находишь во мне смешного?

— Ничего.

— У меня дурацкая физиономия?

— Ничего подобного. Ты, пожалуй, даже красив. Пожалуй!

— Может быть, я как-то не так говорю?

— Оставь. Ты у меня пусинька!

Однако быть «пусинысой» ему удовольствия не доставляло, хотя сам он весьма охотно именовал других кроликами, глупышками, бэби.

Интересно, только ли она не принимала его всерьез? Да, конечно. Остальные принимали его вполне всерьез. Владельцы типографий, рекламных бюро, банков — никто из них не смотрел на него как на юнца или на клоуна.

— Вам назначено? — спросил полицейский, останавливая Алена у входа во Дворец правосудия.

— Меня ждет комиссар Румань.

— По лестнице налево.

— Знаю.

По пути он никого не встретил. На площадке дежурный дал ему заполнить карточку. После слов «причина вызова» Ален размашисто вывел вопросительный знак.

На этот раз его не заставили ждать, и, когда он вошел в кабинет Руманя, находившийся там инспектор сразу удалился.

Комиссар дружелюбно протянул ему руку и указал на кресло.

— Я не ждал вас так рано. Не был уверен, что вы зайдете в редакцию. К тому же мне известно, что по пятницам вы обычно уезжаете за город.

— С тех пор много воды утекло, — сыронизировал Ален.

— Расстроены?

— Нет. Даже не расстроен.

Лицо человека, в недалеком прошлом связанного с землей. Дед или прадед, вероятно, был крестьянин. Ширококостый, крепко сбитый комиссар смотрел собеседнику прямо в глаза.

— Вам, очевидно, нечего мне сообщить, господин Пуато?

— Не знаю, что вас интересует. Но могу вам сказать, что всю ночь пропьянствовал, что утром, когда проснулся, меня шатало с похмелья, а в постели у меня спала какая-то девка.

— Мне это известно.