Тюремные люди - [8]

Традиционно наплевав на человеконенавистнический запрет ФСИНа делиться, нашли спортивные штаны, куртку, белье, бритву, подбросили к тюремной баланде еды из передач и забыли о старике. У всех свои дела – камера большая.

Прошла еще неделя. Вернувшись со встречи с адвокатами, вижу новичка – явно битого жизнью, но вполне крепкого мужика моих лет, который возится с нашим телевизором, сняв с него заднюю панель. Мне стало нехорошо: телевизор в этой камере практически ничего не показывал, но новости можно было слушать, а новости для меня – жизнь.

– Кто это? – проскрипел я.

– Знакомьтесь, это Валентин Иванович, – подсказали коллеги. – Старика помнишь? Это он. Он радиотехник. Обещает починить.

Валентин Иванович, не оборачиваясь, покивал головой, продолжая орудовать заточенной ложкой и скрепками.

Спустя несколько дней мы разговорились. История обычная: сын погиб, жена умерла, сильно запил, ушлые соседи выкинули из квартиры, бомжевал почти год, подрался – забрали. Позже я посмотрел дело – то же самое, но канцелярским языком.

Он оказался приятным в общении, хотя у нас было совсем немного времени: судебные дела, необходимость читать огромное количество документов не оставляли больших «окон». Он тоже все время что-то делал, поправлял, обустраивал. Камера явно заменила ему потерянный дом. А когда во время моей голодовки администрация попыталась заставить его подписать лживую бумажку, будто никакой голодовки не было, – он, как и остальные сокамерники, отказался, несмотря на немалое давление.

Однако той воли, той готовности к борьбе за свою судьбу, которая необходима, чтобы «выплыть» в нашем нынешнем жестоком мире, у него явно не было. Будущая судьба легко читалась: тюрьма – улица – тюрьма – смерть под забором от холода или сердечного приступа.

Как много за прошедшие годы я видел таких лиц, как часто слышал про тех, кто уже ушел…

Люди, может, нам стоит сделать наш мир чуть менее жестоким? Ведь этим людям надо совсем немного помочь…

Вскоре меня вызвал начальник тюрьмы «поговорить», а когда я вернулся – в камере никого. Мне дали 15 минут, чтобы собраться на этап.

Я уезжал не попрощавшись, но посмотрев последние новости РЕН ТВ по неплохо работавшему телевизору.

Обиженный

В тюрьме их еще зовут «неформалами», «опущенными» и кучей других, менее пристойно звучащих наименований. Они – тюремная «каста неприкасаемых», с кем нельзя сидеть за одним столом, есть из одной посуды, пользоваться одними вещами и т. д. Их слово не имеет веса при «разборках» внутри тюремного коллектива, то есть на защиту им рассчитывать не приходится.

Сегодня, к счастью, эти «понятия» постепенно размываются, но многое остается по-прежнему. Тюрьма очень консервативна.

На свободе считают, что в таком положении оказываются только гомосексуалисты и люди, совершившие самые отвратительные преступления типа изнасилований, нападений на детей и т. п.

Это давно не так. Судам уже никто не верит, и любой человек может объяснить свой приговор чьим-то обычным коммерческим интересом. Проверить удается не всегда, а доля действительно «коммерческих» решений велика.

Реальных гомосексуалистов в тюрьме немного, так что в категории «обиженных», как правило, оказываются те, кто не способен за себя постоять, проявил слабость. Их и заставляют выполнять разную неприятную работу. Но бывает иначе.

Остап – один из десятка «обиженных», живших в нашем бараке. Барак – одно большое общее помещение, так что все и всё на виду. Этот паренек ничем особым не отличался. Небольшого роста, спокойный, он, как и все остальные члены его «касты», занимался уборкой, выносил мусор, стирал чужие вещи. Впрочем, сегодня за такие услуги положено платить чаем, сигаретами и другими мелочами.

Как кто угодил в подобное положение – интересоваться не принято.

Уважающие себя арестанты стараются с «обиженными» общаться ровно, без хамства, но вот люди ущемленные, амбициозные часто стремятся самоутвердиться за счет этой беззащитной категории.

Остап возился под койкой, когда проходивший мимо хулиганистый парень демонстративно похлопал его ниже пояса, сопроводив крайне оскорбительное действие не менее оскорбительным комментарием. Ситуация обычная, и, как правило, «обиженные» терпят. Вот и Остап, не разгибаясь и что-то тихонько бормоча, медленно двинулся в ближайший угол.

Стоявшие поодаль шавки захихикали. Ведь только находясь совсем близко, можно было расслышать, что именно бормочет Остап. А бормотал он одно слово – убью.

Когда через полминуты Остап распрямился, в его руке оказалась вынутая откуда-то чудовищная «заточка» – 30-сантиметровый кусок остро, как кинжал, заточенного напильника.

Я буквально отскочил в сторону. Никакого желания получить в бок такой кусок каленой стали у меня не было.

А Остап уже шел к своему обидчику. Тот кинулся к двери, но единственная дверь оказалась заблокированной рванувшим на выход народом, тоже совершенно не стремившимся попасть под горячую руку. Прочие оцепенели.

Остап шел не быстро, но целеустремленно, и его оппонент начал выть. По-другому нельзя назвать этот протяжный жуткий крик человека, которому осталось жить несколько секунд.