Тюремные люди - [7]

В голосе следователя – искренняя обида и возмущение. Что меня радует – похоже, переживает он не из-за риска остаться без премии. Перенесенное унижение, искренние переживания жителя тех мест за природу своего края сломали броню привычки к коррупционному беспределу.

Мы обсуждаем причины происходящего, возможные варианты действий. Вижу – он это все уже продумывал не раз, сейчас просто выплеснулось наружу. Не исключаю – ждет, что я найду какое-то неожиданное решение.

К сожалению, таких решений у меня нет. Либо смириться и пользоваться благами, ощущая себя дерьмом, либо бороться, понимая, что дерьмом с головы до ног обольют тебя.

Таковы правила жизни системы.

Есть третий выход. Юрий Иванович им и воспользовался – подал заявление об увольнении. Только выход ли это? Важно и другое: так идет «отрицательный отбор». В системе постепенно остаются худшие: кому-то не хватает ума понять, кому-то не хватает совести – поняв, хотя бы отказаться от соучастия.

Дураки или подлецы – хорошенький материал для строительства государственной машины.

А ведь это – наше государство.

Стукач

Аркадий Бондарь – высокий молодой парень с широкой улыбкой на симпатичном лице. Подойдет к каждому новичку, потерянно сидящему на своей койке в адаптационном отряде. Затеет разговор о жизни, о деле, приведшем в зону… Только очень наивный человек поддержит беседу. Но поговорить хочется, и наивных – много.

Находящиеся в бараке арестанты неодобрительно посматривают на происходящее, но не вмешиваются.

Аркадий – «официальный» стукач, работает дневальным в оперативном отделе. То есть формально отвечает за чистоту и порядок в помещении. Однако на самом деле он занимается совсем другим. Он – «раскрутчик», то есть пытается выведать у вновь прибывших сведения о каких-либо преступлениях или сообщниках, которые сиделец утаил во время следствия.

Впрочем, и это совсем не основное. Главный «бизнес» – «запреты». Денежная купюра, игральные карты, свитер, утаенные во время обыска, превратятся для доверчивого обладателя в 15 суток карцера, а для Аркадия – в блок сигарет или разрешение носить запрещенный плеер.

Мешать ему рискованно: во время следующего планового обыска можешь неожиданно обнаружить те самые карты уже в своем бауле.

Поэтому все молчат, бросая весьма выразительные взгляды. Опытный арестант – поймет. Неопытный… Ну что же, такая у него судьба. Позже, уже познакомившись, поняв, кто есть кто, – обсудят, покажут еще трех стукачей, несколько более «тайных»…

Но пока Бондарь сыто отваливается от жертвы. Есть! Что-то ухватил, пиявец. Сейчас побежит стучать. Так и есть, побежал…

Впрочем, за небольшую мзду Аркадий вынесет что попросишь из комнаты свиданий или даже выкупит у оперов отобранное.

Меня стукач обычно избегает. Но вот – вижу, о чем-то шепчется с соседом. Сосед подходит ко мне.

– Борисыч, как пишется слово «дискредитирует»?

– Зачем тебе?

– Бондарь спрашивает.

– Бондарь, подойди.

Подходит. Прячет глаза. Откровенно побаивается. Ему скоро на УДО и ссориться со мной «не с руки».

– Зачем?

– Опера попросили.

– Что попросили?

– Написать, что вы дискредитируете администрацию. А я слова не знаю.

– Уйди с глаз.

Вечером захожу к операм.

– Вы хоть бы думали, кому и что поручаете.

– Ну вы же знаете, Михаил Борисович, что за контингент, – ничуть не смущаются они. – Работать не с кем.

Расходимся с шуточками. Этот раунд – за мной. Впрочем, они не спешат.

Стукачество для русского человека – дело предельно аморальное. Мы не немцы и не американцы, у которых «сообщить властям» – святое. У нас стукачи загубили миллионы невинных жизней. Почти в каждой семье – свой репрессированный. Ненависть к доносчикам – застарелая и не всегда осознаваемая. Как угли, чуть подернутые пеплом, подуй – и полыхнет…

В зонах же такое поведение пытаются сделать нормой. Где-то получается лучше, где-то хуже. Для администрации подобные люди полезны. Но как им жить на свободе? С внутренними ценностями, неприемлемыми для общества…

Мы все понимаем: иногда сообщить об увиденном нужно для нашей общей безопасности, иногда – для того, чтобы восторжествовала справедливость.

Но донести ради подачки – хуже, чем украсть. Брезгливое презрение окружающих – вот награда стукачу в России.

И знаете, я очень рад, что моя страна пока такая.

А Бондарь? О Бондаре я еще раз услышал через два года, в Чите. За это время он вышел на свободу и уже опять сел. Его привезли за 650 км из лагеря для участия в суде – давать показания против меня. Удивительно, но в зале суда он так и не появился.

Бомж

Его привели и втолкнули в камеру, страшноватого своим землистым цветом лица, черными, несмотря на санобработку, руками и как-то равномерно стоящими по всему лицу и голове зарослями волос. Глаз разглядеть было невозможно – они заплыли то ли от побоев, то ли от побоев и похмелья. На первый взгляд новому соседу было лет 60–65. Он, шаркая и озираясь, проплелся к койке, куда ему ткнул один из нас.

Дед развернул матрац, упал на него и затих практически на двое суток, вставая лишь на проверку и в туалет. Его не беспокоили. На третьи сутки наконец встал и – за баландой. Здесь мы попытались разговорить, но из невнятных ответов ничего не поняли, кроме статьи – хулиганка. Все обычно.