Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - [31]
Школа вообще была кошмаром по нарастающей.
Соученички меня били и очень издевались. В детском саду я всех подбивал построить подводную лодку и уплыть. Даже притащил с улицы кусок жести – сказал, что это будет люк.
Я не удивляюсь, почему меня били и обижали. Я всегда был выскочкой, хвастуном, всегда пытался организовывать других людей на какие-нибудь подвиги. Так что если дать людям волю, они бы побили меня и сейчас.
Итак, мой характер никак не подходил к российской атмосфере. Я был фантазер и остер на язык, а Россия была сонной и раздавила бы меня, но я был еще мал, и ей было лень. К тому же она сильно пила и спьяну была очень занята.
Я тоже начал пить, пытался, так сказать, влиться-слиться… Но алкоголь меня пьянил плохо, а голова болела сильно.
Родители мои были настроены против окружающей действительности. Приспособились они к советским временам неважно. Ничего не воровали, а следовательно, и нужных знакомств не имели. Но и не сидели, что тоже, конечно, плюс.
Кроме «сраный социализм» никакого другого определения российской действительности я от них не слыхал.
Рано оказалось, что я еврей, из-за чего отношения с Россией и вовсе не задались. Я пробовал уговорить родителей, что я лучше буду турком, если уж нельзя быть русским, но они строго сказали, что я еврей, и все тут. С этим и приходилось жить.
У меня создался стойкий комплекс: все, что за границей, – блестящее и классное, а все, что в матушке России, – дерьмо. Но, в общем, тогда так оно и было.
Чего уж там удивляться, что будущего своего в России я не видел и ни о чем, кроме как об отъезде, и не помышлял.
Огромную роль в моем детстве сыграла бабушка, и это не удивительно, ведь именно с тех пор, как бабушки стали доживать до того возраста, когда смогли пересказывать преданья рода своим внукам, произошел резкий скачок в развитии людей как сообщества разумных существ. Века, тысячелетия серой дикости да дикой серости… Каждое молодое поколение безмозгло наступало на одни и те же грабли, пока не появилась бабушка и не проверила, не мокрые ли у человечества носки, не простудилось ли оно, не напоила человечество горячим чаем с доисторическим вареньем и наконец не усадила его, набегавшегося по лужам, обсыхать у огня и слушать сказку или какую-нибудь историю – как жили-были дедушка и бабушка во времена, когда внучков еще и в помине не было, и как они за мамонтами бегали, и какую замечательную рукоятку для копья научилась делать бабушка, и как хитро дедушка заманивал мамонта дикой морковкой, и как вообще-то оказалось, что морковку эту можно сажать на грядке, и необязательно тогда носиться за мамонтами, если есть моркови вдоволь… да и целее будешь…
Так, по капелькам этих вечеров у огня, стали передаваться простые истины, до которых прежде каждому поколению диких людей приходилось доходить заново своим умом. Люди сразу поняли важность этой передачи опыта, и все последующие века внимательно слушали у огня, что поведает им бабушка или дедушка, пока родители носились сначала в погоне за мамонтами, а потом за мамонами…
В последнее время человек стал терять свои корни, по большей части зная своих предков лишь до второго колена… Беседы у огня заменились громкими по-кемонами в телевизорах, и человечество, как это ни удивительно в наш суперквантовый век, стало дичать и мельчать, как мельчает морковка, которую перестали культивировать, постепенно возвращаясь к дикому своему состоянию, в коем пребывала в незапамятные века. Современное общество охотно рвет семейные корни и узы, ему больше не нужно крепких кланов, родов, дворянских, купеческих и фермерских семей, которые могли бы эффективно противостоять невзгодам, главным из которых для человека всегда было и осталось свое собственное государство. Но государство человека перехитрило, заманило деток его мишурой да побрякушкой, растащило их родителей по разным важным рабочим местам, а бабушкам и дедушкам осталось прозябать в свои удлинившиеся годы то ли приставкой к телевизору, то ли ненужным бременем пенсионных программ… Увели злые компьютеры наших детушек… Не слушают они больше ни наших сказок, ни наших воспоминаний. А между тем рвется связь поколений, и вот уже снова начинают молодые – дикие и необузданные, тупые и наивные – наступать на те же грабли, что и их родители, и не видят ничего дальше собственного носа.
Что же мне передала моя бабушка? СТРАХ! Неизбывный страх! «И у стен есть уши!» – говорила она. «Придет милиционер и тебя заберет!» – добавляла она. В ней говорили пережитые ею погромы, фашистская Германия, сорок лет страха, что посадят за связь с заграницей…
Милая бабушка, ты была совершенно права. У стен таки есть уши, и твои опасения насчет милиционера до сих пор весьма актуальны не только в России.
Я не люблю государство вообще, даже самое мирное и добропорядочное. Наверное, я анархист по наклонностям. Хотя вряд ли, потому что мне кажется, что анархия – это утопия. Но российское государство, особенно в его новом обличье, вызывает у меня страх даже больший, чем во всех его прежних формах. Это вовсе не значит, что российским спецслужбам надо срочно с этим что-то делать. Я неврастеник и у меня проблемы со многими государствами. Меня мутит от Израиля, где я угробил десять лет своей жизни, меня воротит от Индии, где у меня разворовали бизнес, меня тошнит от Соединенных Штатов Америки… которые пока мне лично ничего не сделали плохого, кроме того, что косвенно навели в мире такой балаган, что мы все бегаем по нему, высунув язык. Я не говорю об арабских странах, некоторые из которых просто и откровенно пытались меня убить, посылая ракеты и террористов. Так что живите, милые мои кагебешники, спокойно. Я ничего не имею против вас. Я даже испытываю к вам некоторую симпатию. Четкие, организованные, спокойные, самоуверенные, спортивные мужчины в штатском. Если бы я был женщиной – я бы от вас млел. Делайте и дальше свое хмурое дело. Выполняйте свои серые функции. Я понимаю, что мои представления о том, каким государство должно быть, – несносная утопия, и посему можете занести меня в графу «идиот» и не обращать внимания.
