Борис Кригер
В поисках приключений
Большинство из приютившихся в Канаде искали здесь покоя, долгожданного отдохновения от бесконечных блужданий по кривизне земной поверхности, свободы от опасностей и невзгод своих собственных стран. Местные жители, наоборот, упорно ищут себе приключений на… голову. Особенно это ощущается в канадской глубинке, где жизнь скучна, размеренна и однообразна, как моток билетиков на проезд в советском городском транспорте. Захватывающие истории о переломанных ногах, прошибленных головах и прочих членовредительствах просто переполняют разговоры жителей канадской глубинки. Они горды своими синяками, но особенно обожают незабываемые ощущения, связанные с переломанными ребрами. Все эти травмы ни в коем случае не связаны с трудом или каким-либо другим созидательным процессом. По негласному коду провинциала сии увечья обязаны быть результатом поездок на сноумобилях (таких моторизированных санках), лазанья по скалам, плаванья на каноэ по водопадам и, конечно же, пеших прогулок на снегоступах вдоль и поперек национальных парков в сорокоградусный мороз.
Корней Чуковский был не только автором всяческих Тараканищ, Мух-Чикатилл, Бармалитов и прочих ужастиков для детей как раз того нежного возраста, в котором и коренятся все наши с вами неврозы… Ведь именно благодаря детским стихотворениям дедушки Чуковского я впервые ознакомился с концепцией людоедства. Кроме этой мрачной стороны своего творчества Чуковский числился еще и литературным критиком и, промежду прочим, писал, что Антон Павлович Чехов как одержимый созывал к себе в дом всякого рода гостей и пристально интересовался их историями. Неудивительно, что в его рассказах представлено во всей красе население России его времени. С тех пор и повелось, что писатель просто обязан совать свой нос в чужие дела, вынюхивать различные жареные и пареные факты и потом отображать их в своих творениях.
Я, откровенно говоря, не люблю гостей; наверное, поэтому я никудышный писатель. Главным героем моих произведений являюсь я сам собственной персоной, и потому они скучны и невыразительны. Вот если бы они включали скрупулезные описания каких-нибудь плотников и дровосеков, то Нобелевской премии по литературе мне было бы просто не миновать. Вообще еще не известно, чем этот Нобель причинил больше гибельного вреда человечеству – изобретением динамита или учреждением Нобелевской премии. Что может быть пошлее и безобразнее писателя, по-собачьи высунувшего язык и ждущего высокого признания кучки душеприказчиков динамитчика?
Однако в перерывах между ожиданием признания и естественной в моем положении апатии и я не гнушаюсь там и сям подслушать историю-другую, а потом выдать ее в качестве новинки читателю…
Некто с экзотическим именем Камерун (уж не знаю, откуда коренные канадцы шотландского происхождения выискивают себе такие имена), сожитель одной из наших сотрудниц, представляет собой яркую личность с блеклой биографией. Как и многие из местных жителей, он – плотник. Но в своей частной жизни Камерун – настоящий путешественник и землепроходец. Как-то он втемяшил себе в голову идею ни больше ни меньше, как пройти пешком, точнее на снегоступах, Алгоквинский национальный парк (да, именно тот, что размером с небольшое ближневосточное государство). Первая же попытка закончилась полномасштабной операцией по его спасению, в которой были задействованы местные вооруженные силы и даже вертолет. Однако это не помешало Камеруну совершить и вторую попытку, которая вновь завершилась неудачей.
Сам я никогда подобных геройств не совершал и потому не могу художественно поделиться весьма ценным опытом шагания по снегу вдали от последних форпостов цивилизации. Поэтому трудно сдержаться и не предъявить читателю пространную цитату из Джека Лондона, тем более, что наверняка это благородное занятие мало чем изменилось за последние сто, да куда там, тысячу лет…
«…Нет труда изнурительнее, чем прокладывать дорогу. На каждом шагу широкие плетеные лыжи проваливаются, и ноги уходят в снег по самое колено. Потом надо осторожно вытаскивать ногу – отклонение от вертикали на ничтожную долю дюйма грозит бедой, – пока поверхность лыжи не очистится от снега. Тогда шаг вперед – и начинаешь поднимать другую ногу, тоже по меньшей мере на пол-ярда. Кто проделывает это впервые, валится от изнеможения через сто ярдов, даже если до того он не зацепит одной лыжей за другую и не растянется во весь рост, доверившись предательскому снегу.
Кто сумеет за весь день ни разу не попасть под ноги собакам, тот может с чистой совестью и с величайшей гордостью забираться в спальный мешок; а тому, кто пройдет двадцать снов по великой Северной Тропе, могут позавидовать и боги. День клонился к вечеру, и подавленные величием Белого Безмолвия путники молча прокладывали себе путь. У природы много способов убедить человека в его смертности: непрерывное чередование приливов и отливов, ярость бури, ужасы землетрясения, громовые раскаты небесной артиллерии. Но всего сильнее, всего сокрушительнее – Белое Безмолвие в его бесстрастности. Ничто не шелохнется, небо ярко, как отполированная медь, малейший шепот кажется святотатством, и человек пугается собственного голоса. Единственная частица живого, передвигающаяся по призрачной пустыне мертвого мира, он страшится своей дерзости, остро сознавая, что он всего лишь червь. Сами собой возникают странные мысли, тайна вселенной ищет своего выражения. И на человека находит страх перед смертью, перед Богом, перед всем миром, а вместе со страхом – надежда на воскресение и жизнь и тоска по бессмертию – тщетное стремление плененной материи; вот тогда-то человек остается наедине с богом».
