Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - [14]

Сначала эта проснувшаяся к моим тридцати трем годам увлеченная любовь к людям меня насторожила… Не секрет, какой это критический возраст для ловцов человеческих душ и человеколюбцев… Но когда мне стало тридцать пять и меня все еще за эту любовь не распяли, я успокоился.

Мне кажется, распятие за любовь – это слишком жестокое наказание. И главное, за что? Только и всего: обаятельный паренек хотел всем разъяснить, как не быть совсем-то уж свиньями… Ах, не мечи, Иисусе, бисер… не мечи… Рана моей психики от этого дурацкого распятия, видимо, никогда не заживет.

Я помню, мы сидели с Иисусом в какой-то дешевой забегаловке на рынке Махане Иегуда в Иерусалиме и ели хумус. Вы знаете, в Израиле во все века ели хумус. Его не так трудно готовить[12]. Многие чужие для нашей обетованной земли не любят хумус, я сам сначала не любил, но стоило мне провести свой десяток лет в пустыне, соблазняемым различными дьяволами, как хумус стал одним из моих любимых лакомств.

Иисус выглядел грустным. Мы оба знали, что ему предстоит, и мне хотелось плакать от этого кошмара.

Он сказал мне на иврите, потому что знал, что я плох в арамейском:

– Ата йодэа, ани аазов этхэм бэ-каров, аваль аниахзор…Tohaeанашим, бэвакаша… Лефахот ад ше-аниахзор…[13]

Я растерянно сказал: «Бэседер…»[14], мы расплатились за хумус и вышли. Это был тот редкий момент, когда за Христом не следовали его апостолы. Мы дружили с ним неофициально. Не для протокола. Я не крестился, он меня не спрашивал, почему… Какая разница?

Иудея вся пылала ненавистью и злобой, точно так же, как она пылает сейчас. Мы с опаской обошли двух римских стражников, стоявших на углу. Они курили «Мальборо» и сплевывали на нашу обетованную землю, не принявшую ни меня, ни его…

Иисус сел в свой старенький, повидавший виды «фольксваген-жук», я его поцеловал в щеку и почувствовал горьковатый вкус слезы.

– Боря, ты уж тут потерпи без меня… Я знаю, будет тяжело. Я знаю… – добавил он уже по-русски. Я хотел его остановить, но знал, что это не поможет…

– До свиданья, – сказал я и крепко пожал его тонкую, почему-то холодную, видимо, от волнения, руку. Его рукопожатие было слабым и ласковым. Мне хотелось рыдать.

– Jlehumpaom[15], – обыденно попрощался он и уехал, не оборачиваясь.

Это был пасхальный вечер. Я точно знал, что увижу его нескоро… Наутро я все узнал из газет…

Сколько таких историй происходит изо дня в день на нашей страшной обетованной земле? Скольких христов разрывают в клочья взрывы? Скольких христов убивают пули? Не успевает высохнуть кровь одного, как в израильской газете «Идиот ахронот»[16] появляется новое объявление:

«Народу Израиля требуется мессия с опытом. Рекомендации от Понтия Пилата обязательны». Что поделать! Людям нужен мессия.

Я не хочу быть Христом, потому что мне страшно. Но я согласен любить людей. Приглядитесь – они все такие милые!

Вы знаете, теперь мне кажется, что эта последняя встреча с Иисусом была не со мной, как это бывает с волнующими событиями, произошедшими на другом континенте, в другую эпоху, в ином измерении. Но так ли важно, почему я безумно люблю людей? Важно, что у них милые и смешные лица, многочисленные странные и несмелые мысли, обаятельные улыбки, узкие и широкие глаза, темная и светлая кожа…

Несмотря на то, что мне кажется, что я знаю наперед, что они мне сказали бы, мне все они интересны, и я учу их языки, путешествую по их странам и, в общем, в награду живу их чужими, но от этого не менее милыми мыслями и жизнями.

Спасибо вам, люди, за то, что вы есть и до сих пор меня не распяли! Я буду вас любить тихо и безвозмездно… Только, пожалуйста, не бейте меня и не убивайте моих любимых. В остальном я практически не имею к вам претензий. Солнышки вы мои…

Глава седьмая Почему я уверен, что все люди сволочи

Ну а как им не быть сволочами? Все бегают, суетятся, жратвы на всех может не хватить. Вон в Африке до сих пор голодают. Не посуетишься, не по сволочишься – будет плохо. Вот, собственно, и все объяснение. Если отбросить все формальности, от человека останется противное голое существо, лживое, жадное, завистливое – короче, сволочь. Да что я вам говорю, вы и сами знаете.

Вы скажете, мол, как же так, в прошлой главе ты тут на людей чуть ли не молился, а тут как сковородкой по морде – мол, сволочи вы все, и всё тут. Мол, неувязочка!

Никакой неувязочки. Любовь к идеальному человеку, эдакому ангелочку в коротеньких штанишках – это товар фальшивый. Если вам его предлагают – не берите. Только деньги выбросите.

Принимайте только настоящую любовь к вам, которая не за что-то, а скорее, вопреки чему-то. Вот это по-нашему! Это круто. Я, конечно, извини, дорогой Лев Николаевич, вторую щеку под пощечину не подставлю, а скорее, сам залеплю по роже. Хотя в молодости меня обычно били, а теперь не знаю. Уже лет двадцать не пробовал. Наверное, тоже побьют. Опыт быть битым – как езда на велосипеде или игра на скрипке – по-настоящему никогда не забывается, потому что это, как говорят в народе, память не мозговая, а мышечная. Ну так вот, Лев Николаевич, вы меня и не уговаривайте. Но у меня есть другая идея и, может быть, вам, мой милый дедушка-бородач со строгой картошкой носа, понравится.