Тысяча огней - [71]

Мы тут же навели на него все наши объективы, но быстро убедились, что снять его очень сложно. Даже когда паланкин с ламидо проплыл мимо нас, мы с трудом различили силуэт владыки.

С высоты своего походного трона он взирал на своих подданных и, покачиваясь, плыл над нашими головами, эскортируемый вооруженной стражей.

Впереди и по бокам скакали конные всадники, сзади шли солдаты с алебардами. Все вместе они образовали как бы заградительные цепи. Замыкали шествие трубачи. Они дули в свои серебряные трубы, извлекая мрачные, протяжные звуки. Семь лет спустя, вернувшись в Рей-Бубу, я подумал, что в этих печальных звуках было нечто пророческое.

Дворец и площадь являли картину полного запустения. Через запретные двери мог пройти любой и каждый. В тронном зале супрефект-камерунец в американских брюках и рубашке печатал на машинке какой-то указ.

Не видно было ни охраны, ни придворных. Не били тамтамы. Супрефект в американской рубашке был здесь полным хозяином положения.

Старый ламидо умер, а новый не имел никакой реальной власти. Ему не удалось собрать налоги, а значит, он не мог содержать охрану. Его престиж резко упал, и супрефект, назначенный правительством, милостиво позволял ему подолгу молиться в отдельном крыле дворца.

Когда мы обошли все дворцы бывшего королевства, нам показалось, будто здесь свирепствовала чума. Повсюду валялись кости лошадей, белевшие на солнце. Дворцовое воинство разбежалось: смерть старого ламидо словно помогла жителям города прозреть. И «беспризорные» кони подохли от голода.

Новый хозяин города — супрефект разъезжал по улочкам в стареньком «ситроене», резкие сигналы клаксона пришли на смену унылым звукам серебряных труб.

И в Африке постепенно приходит конец средневековым порядкам.

— Так что же произойдет после смерти вашего ламидо? — в третий раз спрашиваю я у Ахмеда Виду. Перед глазами стоит безлюдный, заброшенный дворец в Рей-Бубе, и я уверен, что в Нгаундере всем отлично известно, что случилось там, в долине.

— Ничего, ровным счетом ничего, — упрямо повторяет Ахмед. — Когда наш ламидо (пусть это случится как можно позже) умрет, мы выберем другого. А господь нам поможет.

Желая показать, что разговор окончен, Ахмед Виду поворачивается ко мне спиной и включает подвешенный к поясу миниатюрный транзистор. И сразу во двор врывается четкий голос диктора. Он читает выпуск последних известий на арабском языке, и я, разумеется, не понимаю ни слова. Но по тому, как вздрогнул начальник стражи и мгновенно бросился разыскивать своего владыку и повелителя, я догадался, что объявлено о сроке визита президента республики. В этом застывшем, сонном царстве я как-то забыл, что прилетел в Нгаундере именно из-за предстоящего визита президента. Я тоже помчался к товарищам по работе, чтобы подготовить кинокамеры.

Завтра, когда президент прибудет в Нгаундере, мы станем очевидцами важного события. Огромная травянистая площадь превратится в «подмостки» для живописного зрелища, которое можно увидеть только в Африке. Из ближних селений и городков прибудут десятки других ламидо. Все они путешествуют на большущих американских вездеходах. На передних сиденьях сидят шоферы, ламидо и стиснутые со всех сторон музыканты и исполнители религиозных песнопений.

На подножках, а подчас и на крыше каким-то чудом удерживают равновесие несколько вооруженных стражников, рискуя жизнью буквально на каждом крутом повороте.

Всем местным князькам и правителям по радио сообщили о визите президента, и они проделали путь в сто, триста, а иногда и пятьсот километров в сопровождении грузовиков, на которых едет личная охрана и… кони. На площади рыцари в доспехах слезают с машин, стряхивают пыль со шлемов и щитов, надевают металлические кольчуги, седлают коней и скачут в заранее отведенное им церемониймейстером место.

Слуги маскируют вездеходы и грузовики в густой траве, со всех сторон подступающей к площади. Кажется, будто вы присутствуете на рыцарском турнире или конных состязаниях, так много вокруг шлемов с плюмажами, кольчуг, лат, коней.

На каждой из небольших земляных дюн восседает ламидо под зонтом, балдахином или в палатке. Рыцари в доспехах на всем скаку проносятся мимо, демонстрируя перед своим владыкой искусство верховой езды.

Ламидо прибыли сюда, чтобы выразить свое уважение президенту республики, но также и для того, чтобы показать, сколь они могущественны. Поэтому у каждого балдахина или зонта беспрестанно повторяется такая сцена: один из вооруженных копьем всадников, отпустив поводья, устремляется к балдахину ламидо, а с противоположной стороны, копье наперевес, навстречу ему несется другой всадник. Можно почти с математической точностью высчитать, в какое мгновение они врежутся друг в друга. Но в последнюю секунду, вернее, в десятую долю секунды всадники отворачивают и проносятся в нескольких сантиметрах один от другого. Это проявление ловкости, силы и мужества напомнило мне конные ристалища берберов на юге Туниса, в Гафсе.

Над площадью плывут тучи пыли. Жара и зной не щадят никого, даже тех, кто пришел выразить свое величайшее почтение ламидо. А у каждой палатки и балдахина толпятся посетители в ярких праздничных одеждах: негры, арабы и европейцы — мелкие торговцы и шоферы. Ламидо дает им аудиенции и принимает почести и дары от старост селений и вождей племен.