Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире - [68]

– Кто ты, прекраснейшее из божьих творений? Кто принес тебя ко мне? Даже глаза гурий не сравнятся с твоими по благородству разреза. Я сама себе не верю, но сердце мое забилось от любви к тебе, как ни избегала я мужчин и брака! Если бы сын Царя царей, что ищет моей руки, был тобой, я бы согласилась сразу же!

Камар аль-Заман не просыпался. Будур ласково попыталась его растолкать:

– Открой глаза, мой повелитель и свет очей моих, – возможно, тебе понравится то, что ты увидишь.

Но Маймуна наслала на него глубокий сон, и Будур старалась понапрасну.

– Проснись, и понюхай нарцисс, и играй со мной до зари, до полудня и до вечера. Проснись, мой князь, вкуси моего зрелого плода, который я готова отдать тебе с первого же взгляда, – умоляла она.

Но Камар аль-Заман не двигался.

– Поверить не могу, что ты спишь, – сказала Будур. – Неужели твоя красота и прелесть исполнили тебя гордости и тщеславия? Или ты выполняешь желания моего отца и разыгрываешь неприступность, чтобы я прислушалась к его словам и повиновалась ему? Разве ты не счастлив, что я не поддалась уговорам других и дождалась тебя? И вот я здесь, перед тобой, так обними же меня!

Но он не пошевельнулся, и Будур обняла его, заметила свое кольцо, радостно ахнула и поцеловала каждый его палец.

– О счастливая ночь! – сказала она. – Ты пришел ко мне, когда я крепко спала. Беспокоясь, что я тебя отвергну, ты решил не будить меня, но молча попросил моей руки. Не сомневайся, я возьму тебя в мужья. – Она поцеловала его в губы, сняла с юноши его кольцо и надела себе на палец.

Затем она подняла одеяло, погладила его по груди и сказала:

– Теперь грудь твоя – мой дом, а волосы на ней – деревья, что дарят мне тень. – Затем рука ее скользнула на его талию, к бедрам, а когда дотянулась до сами знаете чего…

Тут Абу Нувас прервал свой рассказ и понизил голос, словно открывая страшную тайну.

– Как некоторые из вас уже знают, женское сладострастие сильнее мужского. Бедняжки! Когда их охватывает влечение, они стараются удовлетворить его любым способом, с кем угодно или чем угодно. – Абу Нувас усмехнулся. – Но вернемся к нашей страстной Будур.

Дотронувшись рукой до сами знаете чего, Будур задрожала. Она застыдилась, убрала руку, а потом и сама заснула, сжимая юношу в объятьях.

Маймуна вскрикнула от радости.

– О, как сладостна победа! Ты видел, как твоя царевна поступила с моим царевичем? Теперь-то ты признаешь, что он прекраснее ее и привлекательнее?

– Ладно, признаю, – пробурчал Дахнаш.

Но Маймуна переспросила:

– Мне не слышно! Что ты там шепчешь?

– Ладно, хорошо, ты победила! – ответил Дахнаш.

– Тогда поспеши и отнеси побежденную царевну к ней на родину, потому что я от радости не могу лететь, я в состоянии лишь танцевать!

И Дахнаш отнес спящую царевну обратно в Китай, а Маймуна весь остаток ночи самозабвенно плясала, распевая:

– Да, я выиграла спор, победила, как всегда!

Когда Камар аль-Заман утром проснулся, повернулся сначала на правый бок, потом на левый и не увидел девушки, он вскочил с постели и забарабанил в дверь как сумасшедший.

Когда к нему заглянул стражник, он спросил:

– Кто приходил сюда и забрал девушку?

– Девушку? О какой девушке ты толкуешь, о господин? Уверяю тебя, в твои покои вчера даже муха не влетала.

– Еще раз тебя спрашиваю, – в ярости вскричал Камар аль-Заман. – Куда девалась девушка, которая спала рядом со мной на постели?

– Я не отходил от твоей двери, господин. Когда мне случается задремать, я прислоняюсь к твоей двери на случай, если ты проснешься и тебе что-нибудь понадобится.

– Признайся, что ты потихоньку привел ее сюда и вывел снова по приказу моего отца! – закричал Камар аль-Заман в великом волнении.

Стражник повторил, что никто не входил в запертый покой, и Камар аль-Заман, совсем потеряв голову, набросился на него с кулаками. Испугавшись, что потерял девушку навсегда, он подтащил стражника к колодцу, привязал к веревке и опускал в воду снова и снова, требуя признаться. Тот завопил от страха, зовя на помощь. Видя, что с царевичем не сладить, он крикнул наконец: – Пощади, господин, я тебе во всем признаюсь!

Царевич вытащил его, промокшего, неспособного говорить от озноба. Стражник попросил позволения переодеться, обещая, что после этого вернется и расскажет Камар аль-Заману всю правду.

– Если бы я не пригрозил тебе смертью, ты бы так и не признался, – прорычал царевич и с проклятиями выставил стражника.

Бедняга поспешил во дворец, сам не веря, что ему удалось спастись. Явившись пред лицо царя, он сказал:

– О великий царь, твой сын Камар аль-Заман лишился разума.

Стражник и сам казался безумным – рыдающий, мокрый с головы до ног, весь в синяках.

– Ты только посмотри, о великий царь, как он меня разукрасил, – продолжал он. – Сегодня утром он, как только проснулся, пристал ко мне с вопросами о какой-то девушке, которую якобы нашел ночью в своей постели и которая исчезла наутро, а потом набросился на меня и чуть не убил. Он стал допытываться, кто ее увел, и, сколько я ни уверял его, что никто не входил в его запертые покои и не выходил из них, все было напрасно.

Выслушав рассказ стражника, царь поспешил к сыну в сопровождении своего визиря и стражника. Он вошел в башню, и Камар аль-Заман поднялся от чтения Корана, смиренно склонил голову и почтительно сложил руки за спиной.