Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире - [26]

Я зашел в ее комнату и, к великому моему потрясению, горю и несчастью, увидел два яблока, а не три. Охваченный гневом и ревностью, я чуть не растолкал жену, но все же сдержался и спросил спокойно:

– Где третье яблоко, жена? Я вижу только два.

– Не знаю, – проговорила она тихо, не открывая глаз.

Значит, чернокожий раб не солгал мне. Я спокойно вошел в кухню, взял острый нож и отсек ей голову. А затем, обезумев от бешенства, я разрезал тело на девятнадцать частей, завернул в покрывало, завязал в узел, как упаковывают финики, положил его в корзину из пальмовых листьев, накрыл ковром и крепко-накрепко зашил красной шерстяной нитью. И отнес корзину на берег Тигра на плечах, словно нес ковер, и бросил в реку. Я стоял и смотрел, как моя жена опускается на дно. Снова склонившись к реке, я умыл руки, словно очистившись от ее обмана, и вернулся домой.

Услышав это, один из купцов воскликнул: «Клянусь Аллахом, скор ты на расправу!» Но никто из слушавших не мог понять, был ли то крик удивления, возмущения или горя. Трое купцов пошептались друг с другом, и третий дервиш продолжил свое повествование.

Как только ужас от содеянного переполнял меня, я вспоминал чернокожего раба и сразу вздыхал с облегчением и хвалил себя за то, что совершил.

Но, увидев, что мой старший сын стоит на крыльце и плачет, я задохнулся от вины и жалости, ибо он любил свою мать. Но снова все та же мысль разожгла мой гнев – как она могла обмануть меня и двух сыновей своих в собственном доме?

Мой сын заговорил, и я понял, что он еще не знает о том, что мать его умерла.

– Отец, я боюсь возвращаться домой. Молю Аллаха, чтобы ты простил меня. Я украл у мамы одно яблоко, чтобы показать друзьям. Но какой-то чернокожий раб отнял его у меня. Я побежал за ним и просил вернуть мне яблоко, но он оттолкнул меня. Я пытался отнять яблоко, но он поднял руку слишком высоко. «Прошу, почтеннейший, верни мне яблоко. Отец целых две недели ехал, чтобы привезти это яблоко моей больной матери». Но он ушел, подкидывая яблоко в воздух и ловя руками или ртом. Я бежал за ним и умолял, пока он не остановился, – но он дал мне затрещину и пригрозил оттаскать меня за волосы и привязать к дереву. О, прости меня, отец, и попроси маму простить меня тоже.

Услышав это, я понял, что убил жену по ошибке. Я испустил такой крик горя, что голуби задрожали в своих клетках. Я ударил себя по лицу изо всей силы и бросился сыну в ноги, плача и рыдая, как женщина. Напуганный сын спросил со слезами: «Значит, мама умрет, если не съест эти три яблока?»

От его вопроса я заплакал еще горше. Я завыл так громко, что отец мой, который жил неподалеку, прибежал посмотреть, что творится, и увидел меня на крыльце. Когда я рассказал ему, что наделал, он тоже зарыдал и возблагодарил Аллаха, что моей матери уже нет в живых, потому что если бы она узнала о том, что случилось, то умерла бы от горя – так любила она мою жену.

Мы втроем обнялись, плача; к нам присоединился и младший сын, не спрашивая о причине наших слез. Так мы скорбели целых три дня. Время от времени кто-нибудь из нас выкрикивал, что мы должны отомстить проклятому лживому рабу, который оклеветал мою жену, но наконец отец отвел меня за руку, словно ребенка, к дому. Когда я вошел в дом и увидел два яблока, еще лежавшие у опустевшей постели моей жены, я решил покончить с собой. Я дождался темноты и тогда взял тот же нож, чтобы с силой вонзить его себе в сердце, но остановился, поняв, что мною движет лишь ничтожное себялюбие. Я попросту пытаюсь убежать от ответственности за двух сыновей и от воспоминаний о моем ужасном преступлении. Одержимый мщением, я ведь даже не попытался выяснить правду! Теперь оба моих сына перестали плакать и молчали, но старались не попадаться мне на глаза, чтоб не упал на них мой мрачный взгляд. Поняв это, я выколол себе правый глаз, которым поклялся, что если не увижу трех яблок, то убью свою жену. Я закричал от боли, все вокруг потемнело, и сознание оставило меня.

Когда я очнулся, то хотел ослепить себя и на другой глаз, но старший сын отобрал у меня нож.

– Хватит, – сказал он. – Достаточно мести.

Сыновья остались жить с моим отцом, а я ушел из дома бродить в окрестностях Багдада и помогать нуждающимся, чтобы искупить свои грехи.

Сегодня я встретил этих двух дервишей и вздохнул с облегчением, слыша их речи о том, что надо нести людям добро, и рассказы о том, как они отреклись от всего мирского, чтобы стать суфиями. Их слова воскресили во мне надежду.

Когда они сказали мне, что пришли в Багдад, чтобы найти калифа Гаруна аль-Рашида и облегчить бремя своих несчастий, рассказав ему историю своей жизни, я чуть не поведал им о своем горе, но все же промолчал, потому что они не поделились со мной тем, что случилось с ними.

Когда дервиши решили поискать место, где можно провести ночь, я постучался к тебе в дверь, – он поклонился хозяйке дома. – А теперь я благодарю тебя за твою щедрость и сострадание.

Та отвечала:

– Погладь свою голову и ступай.

Но третий дервиш сказал:

– Ради Аллаха милосердного, о прекрасная хозяйка дома, позволь мне остаться и выслушать, что расскажут эти купцы.