Тысяча и одна ночь - [56]

Услышав от него эти слова, Камар-аз-Заман воскликнул: «Да не лишусь я твоих милостей!» – И взял у него принадлежности и вышел из хана, одетый в ту одежду (а с ним были те принадлежности, о которых мы упоминали), и шёл, пока не остановился под дворцом царя аль-Гайюра.

И он закричал: «Я писец, и счётчик, я тот, кто знает искомое и ищущего, я тот, кто открывает книгу и подсчитывает счёт, я толкую сны и вычерчиваю перьями клады. Где же охотники?»

И когда жители города услышала эти слова, они пришли к нему, так как уже долго не видели писцов и звездочётов, и встали вокруг него и принялись его рассматривать. И они увидели, что он до крайности красив, нежен, изящен и совершенен, и стояли, дивясь его красоте и прелести, и стройности и соразмерности. И один из них подошёл к нему и сказал: «Ради Аллаха, о прекрасный юноша с красноречивым языком, не подвергай себя опасности и не бросайся в гибельное дело, желая жениться на царевне Будур, дочери царя аль-Гайюра. Взгляни глазами на эти повешенные головы – их обладатели были все убиты из-за этого».

Но Камар-аз-Заман не обратил внимания на его слова и закричал во весь голос: «Я мудрец, писец, звездочёт и счётчик!» – и все жители города стали удерживать его от такого дела, но Камар-аз-Заман вовсе не стал смотреть на них и подумал: «Лишь тот знает тоску, кто сам борется с нею!» И он принялся кричать во весь голос: «Я мудрец, я звездочёт…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести третья ночь

Когда же настала двести третья ночь[236], она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман не обратил внимания на слова жителей города и стал кричать: „Я писец, я счётчик, я звездочёт!“ И все жители города рассердились на него и сказали: „Ты просто глупый юноша, гордец и дурак. Пожалей свою юность и молодые годы, и прелесть и красоту!“ Но Камар-аз-Заман продолжал кричать: „Я звездочёт и счётчик – есть ли охотники?!“

И когда Камар-аз-Заман кричал, а люди его останавливали, царь аль-Гайюр услышал его голос и шум толпы, и сказал везирю: «Спустись, приведи к нам этого звездочёта». И везирь поспешно спустился и, взяв Камар-аз-Замана из толпы людей, привёл его к царю. И, оказавшись перед царём аль-Гайюром, Камар-аз-Заман поцеловал Землю и произнёс:

«Собрал ты в себе одном прославленных восемь свойств, —

Так пусть же тебе судьба всегда их даёт как слуг:

То слава, и истина, и щедрость, и набожность,

И слово, и мысль твоя, и знатность, и ряд побед».

И царь аль-Гайюр посмотрел на него и усадил его с собой рядом и, обратившись к нему, сказал: «Ради Аллаха, о дитя моё, если ты не звездочёт, то не подвергай себя опасности и не входи сюда, приняв моё условие, ибо я обязался всякому, кто войдёт к моей дочери и не исцелит её от недуга, отрубить голову, а того, кто её исцелит, я женю на ней. Так пусть не обманывает тебя твоя красота и прелесть. Аллахом клянусь, если ты её не вылечишь, я непременно отрублю тебе голову!» – «Пусть так и будет! – отвечал Камар-аз-Заман. – Я согласен и Знал об этом раньше, чем пришёл к тебе».

И царь аль-Гайюр призвал судей засвидетельствовать Это и отдал Камар-аз-Замана евнуху и сказал ему: «Отведи его к Ситт Будур!» И евнух взял Камар-аз-Замана За руку и пошёл с ним по проходу, и Камар-аз-Заман опередил его, и евнух побежал, говоря ему: «Горе тебе, не ускоряй гибели своей души! Я не видел звездочёта, который бы ускорял свою гибель, кроме тебя, но ты не знаешь, какие перед тобой напасти». Но Камараз-Заман отвернул лицо от евнуха…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести четвёртая ночь

Когда же настала двести четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух говорил Камар-аз-Заману: „Потерпи и не торопись!“ – но Камар-аз-Заман отвернул от него лицо и произнёс такие стихи:

«Хоть я знающий, но не знаю, как описать тебя,

И растерян я, и не ведаю, что сказать теперь.

Коль скажу я: «Солнце» – заката нет красоте твоей

Для очей моих, но закатится солнце всякое.

Совершенна так красота твоя! Описать её,

Кто речист, бессилен, – смутит она говорящего».

Потом евнух поставил Камар-аз-Замана за занавеской» висевшей на двери, и Камар-аз-Заман спросил его: «Какой способ тебе приятнее: чтобы я вылечил и исцелил твою госпожу отсюда или чтобы я пошёл к ней и вылечил её по ту сторону занавески?» И евнух изумился его словам и сказал: «Если ты вылечишь её отсюда, это увеличит твои достоинства».

Тогда Камар-аз-Заман сел за занавеской и, вынув чернильницу и калам, взял бумажку и написал на ней такие слова: «Это письмо от того, кого любовь истомила и страсть погубила, и печаль изнурила, кто на жизнь надежды лишился и в близкой кончине убедился. И нет для сердца его болезного помощника и друга любезного, и для ока, что ночью не спит, нет никого, кто заботу победит. И днями он в пламени сгорает, а ночами, как под пыткой, страдает, и тело его худоба изводит, но гонец от любимого не приходит».

А потом он написал такие стихи:

«Пишу, и душа моя тебя поминает лишь,

И веки сгоревшие не слезы, а кровь струят.

Печаль и страдания на тело надели мне