Тысяча и две ночи. Наши на Востоке - [35]

— Валера я… пропустите на могилу к Аллахверди… на час, не больше…

Об их дружбе знали многие, но чтоб вот так, ночью, без оружия, помялись, подумали, да и махнули рукой, проходи, мол… Валера просидел на могиле около часа, сперва молча, потом закрыл голову руками, плакал беззвучно, плакал, раскачиваясь. Выпил всю флягу, так и не закусил. Положил кусок хлеба на камень повыше, потому что негоже Божий дар и благословение на землю бросать, не в обычае это на Кавказе, потом утер лицо рукавом и вернулся обратно, к солдатам: тут я, мол, как и обещал, а теперь дело ваше и совесть тоже ваша, плен так плен. «Ты мужчина, и мы мужчины — иди к своим обратно… Иди, Валера, иди».

Ровно три дня на этом участке фронта было тихо, не стреляли даже из автоматов. Только трели кузнечиков да шелест листвы, ну и чирканье спичек, как водится. В знак уважения к памяти друга, Валера запретил своим открывать огонь, ну и здесь тоже честь понимают, вот и молчали стороны ровно три дня. Целых три дня… Валера свое дело сделал. Наверное, потому, что уверен был: ляг карты по-другому, Аллахверди сделал бы для него то же самое, не больше и не меньше. Спустя два месяца войска оставят свою территорию, вместе с могилой Аллахверди…

Начнется новое время, и мертвым героям просто-напросто не будет места в людской памяти. Чего их помнить-то, если и на могилу сходить некуда. А Валера потеряет ногу и после войны, а лучше сказать, после подписания соглашения о прекращении огня, поселится в деревне под Агдамом, на оккупированной территории, но на своей все же земле. Говорят, до сих пор на могиле Аллахверди лежат свежие цветы. Обычные, полевые, с острым и пряным запахом. А по вечерам там иногда видят человека на одной ноге. С той самой фляжкой и куском хлеба, который негоже на землю бросать…

Мира вам, люди, мира, запаха свежевымытой зелени на столе, теплого хлеба в доме и детского смеха на улице. Да, и еще — хорошей вам памяти, ничего и никогда не забывайте, ибо позабыв — позабытыми будете, а стерев — стертыми станете.

НАТАЛЬЯ ЭНЮНЛЮ Из Басурмании с любовью

«Щерк-щерк-щерк». Дворник метет мостовую. Значит, пора вставать, уже 7 утра. Пока я умываюсь, оживает наша улочка, открывается магазинчик на углу. «Доброе утро! Хорошего дня!» — кричит продавец из магазина мотороллеру, который привез свежих газет. «Грр-бррр-гррр», — приветственно рычит уезжающий мотороллер. Я уже знаю, что через пять минут приедет машина из пекарни, привезет свежий, горячий хлеб. Слышу, как открываются окна, из них вывешиваются корзины соседей, чтобы в них положили свежую газету и хлеб. «Доброе утро!» — говорит одно окно другому. «И вам хорошего дня», — отвечает соседнее.

«Буублиикии! Свежие бууублики». Раздается вопль на улице, значит, уже 7.30, завариваю чай, и пока я раздумываю купить бублики или нет, вопль стихает за поворотом.

«Кыс-кыс-кыс! Идите, мои золотые, кушайте. Кыс-кыс-кыс». Сердобольная соседка кормит уличных котов. Ого, значит, уже почти восемь — пора будить мальчиков.

«Подъем!» — радостно ору я. Дом наполняется звуками, муж плещется в душе, ребенок врубил мультик про какого-то робота, но ничто не заглушает то и дело раздающихся с улицы приветствий: «Доброе утро! Хорошего дня!»

«Пилик-пилик-пилик», — противно поет электронный звонок на машине, развозящей газовые баллоны. Значит, уже 8.30.

«Не бойся! Трам-парам-трам… Моя страна… Трам-парам-трам», — нестройным хором поют дети марш в школе неподалеку. Ого, уже 9 утра!

Выбегаем из дома, впереди меня муж, за ним я. В моей руке зажата ручонка отпрыска, который почти летит, и от этого ему весело. «Доброе утро!» — дружным хором кричим мы продавцу, соседям, корзинам в окнах и уже сытым кошкам. «Хорошего вам дня!» — кричат в ответ продавец из магазина, соседи, корзины в окнах и уже сытые кошки.

Я живу в одном из прекраснейших городов на земле. Да, иногда мне хочется убить дворника, продавца из магазина, мотороллера, соседей, поющих школьников и мяукающих кошек. Но одно я знаю точно, что никогда уже не смогу быть счастлива вне этого города — Стамбула…

Киваю и улыбаюсь

В нашей турецкой Басурмании жить непросто. Здесь все и всё друг про друга знают, а я даже не знаю, кого как зовут.

Иду себе домой с работы, сумочкой в руке размахиваю, песенки под нос напеваю, никого не трогаю, вдруг какой-то дядька мне говорит:

— Здравствуйте! С приездом вашу маму!

— И вашу тоже, — отвечаю я, потому что с детства приучена к вежливости и обучена хорошим манерам.

Но на дядьку таращусь, всем своим видом изображая немой вопрос. А он головой кивает и улыбается.

— Я ваш сосед, через три улицы наш дом. Видел вашу маму, рад, что она опять приехала, — объясняет он на ходу, убегая по своим делам.

— Хорошо, — соглашаюсь я ему в спину.

И иду себе дальше, опять никого не трогаю, сумочкой только помахиваю. Навстречу уличный торговец овощами с тележкой, персики продает.

— Здравствуйте, — говорит он, улыбаясь. — С приездом вашу маму.

— И вам здравствовать, — отвечаю я и не схожу с намеченного курса.

— С приездом вашу маму, — говорит мне идущий мимо старьевщик.

Киваю и улыбаюсь.

— С приездом вашу маму, — говорит мне пробегающий почтальон.