Tyrmä - [45]

Мика поел рыбки, то ли наваги, то ли маленькой трески, макая кусочки в соль, запил водой из ведра, сдержанно рыгнул и подумал, что вот теперь-то можно и в море уходить. Еще минуточку посидеть возле щедро раздающих тепло угольев и двигаться дальше.

На соседнее сиденье, приспособленное из выброшенного на берег плавника, забрался какой-то хорек. Не хорек, конечно, но какой-то крысеныш. Ласка! Ага, именно она. Сидит, смотрит на затухающий огонь, и глаза-бусинки отражают его переливы. А вот и зайчик пришел. Ему-то что здесь делать, он же ночью спать должен? Того и гляди лисичка-сестричка пожалует, а за ней — волчок-серый бочок, и мишка косолапый.

Но пришел Прокопьев, сел поблизости, протянул к углям руки со скрюченными пальцами и стал ими водить туда-сюда, как шаман.

— Ты чего колдуешь, болезный? — спросил его парень.

— Так он невинно убиенных отгоняет, — басом сказала ласка.

— Убивец, вот и мается, — таким же басом добавил заяц.

Странное дело: звери, а разговаривают. За подошедшего к огню покойника никакого удивления не было.

— Ох, и душно мне, Мика! — сказал тем же, что и животные, голосом Прокопьев и, вдруг, неожиданно хватил парню кулаком по уху.

Тот от удара открыл глаза и обнаружил, что ни зайцев, ни хорьков, ни, тем более, трупа поблизости нет. Он просто уснул и упал головой о скругленное волнами дерево.

Черт, сколько времени потерялось? Мика посмотрел на небосвод — вроде бы ничего не изменилось, еще не светает. Да и рыба в руке совсем недоеденная. Он споро собрался и отправился к лодке, бывшей самой крайней в череде лежащих на берегу.

Еще раньше Мика заметил в ней воду, стало быть, посудина не рассохшаяся и пригодна для плавания. Да, к тому же, не так бросается в глаза отсутствие одной в ряду.

Уключины, конечно, поскрипывали, но нужно было выбраться на течение, которое было бы вдоль берега на юг. Он не знал, куда движется вода в проливе между островами, но всегда можно было найти нужные ему свальные течения. Когда же убедился, что лодку медленно несет вдоль берега, как и требуется, поднял весла на борт. Хотелось надеяться, что никто не услышит его полуночных гребков — звук по воде разносится далеко.

Какое расстояние придется преодолеть, чтобы пристать к материку, Мика не знал. Может быть, сорок или шестьдесят километров, говоря сухопутным языком. Лишь бы шторм не закрутил, но все прогнозы обещали на завтра жаркий тихий день. Лето, как никак!

Он посмотрел на теряющуюся в туманном мареве землю и, вдруг, увидел на небе то ли сполохи, то ли зарницы. Определить, над чем пляшут небесные отсветы, не представлялось возможным. Да ему это и не было, по сути, нужно. Мика верил, что это знамение связано с его былыми товарищами по неволе.

— Они ушли! — прошептал он. — Так, Прокопьев?

Но земляк не отвечал, выставив с носа лодки голову наподобие резного дракона на дракаре викингов.

— У них не могло не получиться! — добавил парень, и впервые за все время почувствовал, что все должно сложиться именно так, как и надо.

Когда рассвело, проклятый архипелаг вновь показался на горизонте. Судя по его виду, лодку отнесло течением километров на пять. Может быть, оптический обман, конечно, но время браться за весла пришло — теперь никто не расслышит ни шлепков по воде, ни скрипа уключин.

Сориентировавшись по солнцу, Мика начал грести, прерываясь, временами, чтобы попить воды и поесть рыбы с сухарями. Хорошо, что сызмальства он умел обращаться с веслами, когда, бывало, ходил с отцом на рыбалку к ближайшему озеру, либо ездил на саму Ладогу.

Скоро Соловецкие острова исчезли из виду, и сделалось неожиданно жарко. Мика соорудил себе повязку на голову, временами смачивая ее из-за борта. Оживленного судоходного движения в этой части Белого моря не предполагалось, но теперь нужно было как-то не заехать в Онежскую губу, а выбрать свой курс так, чтобы земля появилась слева. Там город Кемь и город Беломорск. Кемь следовало проехать, а вот Беломорск — то место, куда бы пристать. Не в город, конечно, а в окрестности. И, желательно, совсем безлюдные.

Между тем солнце двигалось по небосводу, а никакого намека на сушу не намечалось. Мика чувствовал свою удивительную беззащитность посреди моря. Казалось, его можно увидеть с любой стороны, снарядить моторный баркас, вооружить винтовками Мосина охрану — и брать тепленького. Да еще рядом с холодненьким — трупом охранника — на кой черт он его тащит с собой через все море?

— Слышь, Прокопьев, выброшу я тебя, пожалуй, за борт! — сказал он.

Тотчас же рядом с лодкой вынырнул то ли большой тюлень, то ли маленький кит-белуха и принялся кружить вокруг лодки, временами шумно выдыхая воздух.

— Ну, а выброшу — сожрут тебя белухи, а потом и за меня примутся.

Он слышал рассказы на Соловках, как эти самые киты запросто переворачивали лодки с людьми и утаскивали последних в морские глубины. Непредсказуемые твари!

Но белухе, видимо, прискучило плавать кругами. Она последний раз вздохнула, так сказать, полной грудью, хлопнула по воде хвостом, обдав Мику и Прокопьева фонтаном брызг, и уплыла по своим делам.

— Ну, вот, так-то лучше, — прошептал парень, покрутив головой, и неожиданно увидел землю. Она была там, где и должна была быть — по носу лодки. И никаких прочих плавсредств поблизости!