Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - [35]
В Батне контакты между переводчиками и старшими офицерами были в основном доброжелательными. Конечно, кое-кто воспринимал нас как «обслуживающий персонал», но то были исключения. На офицерском собрании оскорбленный арабист Саша Толстобров, заявил, что: «Вы (то есть преподаватели. – А. М.) считаете себя патрициями, а нас гладиаторами». Сказано было красиво. Правда, потом, один гладиатор-переводчик, слегка поддал со своим патрицием.
Прошел быстро подтвердившийся слух, что в комнатах у переводчиков будут производить обыск. Все это произошло вскоре после нашего приезда, и я, еще не вжившись в гарнизонную жизнь, на работе в «учительской», так чтобы все слышали, огласил: «Того, кто придет обыскивать, вышвырну».
Спустя два дня в наше общежитие пришли. Шаги по коридору, стук в двери. Доходят до моего жилища. Стучат. А у меня весь стол завален зарубежной литературой на арабском языке. На самом видном месте с подозрительным названием труд французского классика-исламоведа Максима Родинсона «Капитализм и ислам».
Заходят.
– Ну? – спрашиваю.
– Вам можно, можно, – отвечают и мягко выходят.
Что мне можно, я не переспросил.
Кто тот «негодяй», который дерзнул купить в Батне будущего постсоветского официального русского классика, я так никогда не узнал. Напечатанный микроскопическим буквами «Раковый корпус» Солженицына, провезенный контрабандой из Парижа, я прочел задолго до Батны.
Нарушения правил поведения иногда провоцировала и «местная сторона». В жандармском городке дома алжирских служителей порядка и дом советских специалистов стояли окно в окно. Некоторые жандармы, следуя исламской полигамии, имели по две, а отдельные индивидуумы даже по три жены. На всех подруг жизни некоторым из них, утомленным служением безопасности государства, сил не хватало. Дамы скучали. И одна, хотя бы для виртуальной самореализации, постаивала у окна, что напротив нашего общежития, демонстрируя себя советским соседям.
В переводческой квартире обитали холостяки или те, кто прибыли в Батну без жен. И вот один из нас, назовем его Гена, он переводил с французского, стал поглядывать в окно напротив, где появлялась «распутница». Она помахивала ручкой, а он ей из чисто этнографического интереса тоже помахивал. Мусульманская жена пошла дальше и стала демонстрировать себя слегка обнаженной. Как тут не вспомнить каирских барышень с их «мистер, мистер…».
В те времена это выглядело не более чем пикантная история. Пококетничали и разошлись. Но если экстраполировать ту ситуацию на нынешнее исламистское время, то мало не покажется. В 1990-е годы, когда в Алжире шла гражданская война с исламистами, в которой погибло от двухсот до двухсот пятидесяти тысяч человек, Генина легкомысленность запросто могла обернуться небольшим терактом. То, что в семидесятые смотрелось интрижкой, тридцать лет спустя могло привести чуть ли не к столкновению цивилизаций. Впрочем, и тогда обстановка весьма накалилась.
Жандарм за легкомысленной неверной супругой приглядывал и как-то застал ее на месте преступления. Углядел он, что в окне напротив его жене отвечают. Выяснил жандарм, кто этот махальщик и решил отомстить обидчику.
Фланируем мы с Геннадием по батнинской улице, и вдруг на нас набрасывается мужчина в жандармской форме, вытаскивает пистолет и громко кричит на алжирском диалекте. Я сообразил, в чем дело, но прикинулся дурачком. Благо, к нам подскочили проходившие мимо другие жандармы и успокоили своего сослуживца. Однако факт остается фактом, публичный скандал имел место, о чем нами тотчас было доложено по команде.
Спустя два дня участников уличного недоразумения пригласили к старшему переводчику капитану Харисову. Вызывали поодиночке, показывали «паспортные фотографии» жандармов. Не сговариваясь, мы опознали того самого оскорбленного мужа. О деталях его агрессивного обвинения особо не расспрашивали, да нам это было и ни к чему – не подводить же Гену.
Прошло несколько дней. Вечером по городку прокатился крик. Около дома напротив стоял фургон, куда заталкивали вещи, рядом бегали плачущие дети. Размахивал руками «наш» жандарм. Это продолжалось минут тридцать. Потом фургон уехал, и все разошлись.
Наутро ко мне подошел знакомый жандарм, улыбнулся и… поблагодарил. Ничего не поняв, я спросил:
– За что?
– За то, что вы нас избавили от этого, – он помедлил, – стукача (indicateur по-французски, узнать этот термин по-арабски так и не сподобился. – А. М.). Этот гад нас закладывал начальству. Да и бабы его… – жандарм поморщился и пробормотал на диалекте нечто непереводимо-матерное.
Реутов в связи с этой историей резонно заметил, что соблазнением жандармских жен можно считать и его занятия на балконе гимнастикой… Однако руководство все же посоветовало какое-то время не выходить на балкон и даже задергивать шторы.
О работе поведал, о нарушениях дисциплины тоже. Время вспомнить о культурной жизни. Как и во всяком гарнизоне, у нас был клуб – несколько подвальных с белыми стенами комнат, в самой большой из которых проводились парт– (простите, проф-) собрания. Там же по праздникам устраивались и концерты художественной самодеятельности. Их главным номером был хор. Он немного походил на хор из великого фильма «Анкор, еще анкор». Но у нас было искреннее и веселее. Пели от души – все, кто мог, и мужчины, и женщины. Любили песню Анны Герман «Светит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома…». В самом деле, и звезда незнакомая светила, и от дома были оторваны. Но открывались концерты другой, «официальной» песней, начинавшейся словами:
Книга путевых очерков историка-арабиста представляет собой рассказ о пребывании автора в столице Египта Каире, алжирском провинциальном центре Батне и втором по значению городе Ливии — Бенгази. Книга дает представление о жизни и обычаях населения этих городов, их традициях, истории, архитектурном облике.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
Можно сказать, что это история одной компании, а можно – что история целого поколения. Можно сказать, что это поколение выросло в эпоху первой оттепели, а можно – что оно сложилось в эпоху первого КВН, того самого, который вместе с оттепелью был прикрыт в 1970-м. Как это было, какие житейские пересечения объединили автора книги с Юлием и Михаилом Гусманами, Александром Масляковым и Маратом Гюльбекяном, Ириной Родниной и Юрием Овчинниковым, Еленой Прокловой и Андреем Наличем, Андреем Вознесенским и Андреем Макаревичем – об этом честный рассказ участника всех событий.
Александр Сладков – самый опытный и известный российский военный корреспондент. У него своя еженедельная программа на ТВ, из горячих точек не вылезает. На улице или в метро узнают его редко, несмотря на весьма характерную внешность – ведь в кадре он почти всегда в каске и бронежилете, а форма обезличивает. Но вот по интонации Сладкова узнать легко – он ведет репортаж профессионально (и как офицер, и как журналист), без пафоса, истерики и надрыва честно описывает и комментирует то, что видит. Видел военкор Сладков, к сожалению, много.
Понятие «тайна исповеди» к этой «Исповеди...» совсем уж неприменимо. Если какая-то тайна и есть, то всего одна – как Ольге Мариничевой хватило душевных сил на такую невероятную книгу. Ведь даже здоровому человеку... Стоп: а кто, собственно, определяет границы нашего здоровья или нездоровья? Да, автор сама именует себя сумасшедшей, но, задумываясь над ее рассказом о жизни в «психушке» и за ее стенами, понимаешь, что нет ничего нормальней человеческой доброты, тепла, понимания и участия. «"А все ли здоровы, – спрашивает нас автор, – из тех, кто не стоит на учете?" Можно ли назвать здоровым чувство предельного эгоизма, равнодушия, цинизма? То-то и оно...» (Инна Руденко).
Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами.