Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - [32]

Запомнился и еще один экзамен, который тоже не обошелся без недоразумения. Прислали на факультет офицерскую группу для обучения на «Шилке», а это уже вполне современная техника – «Шилки» провозили на параде на Красной площади все 80-е годы.

У алжирских лейтенантов «собственная гордость», и вели они себя соответственно, то есть нахально. Чаще других выступал лейтенант Слиман (кажется, так звали этого хамоватого мальчикообразного парня). И вот экзамен. На него приехал сам заместитель министра обороны Алжира. Стоим на башне «Шилки». Слиман начинает комментировать ответы экзаменующихся, а заодно и их перевод. Переводчик ему тихо: «Заткнись». Лейтенант хмыкнув, говорит еще громче. И тогда переводчик поддает ему локтем в бок – и лейтенант Слиман слетает на землю. Пауза. Засим скрипучий голос замминистра обороны: «Правильно, советский товарищ». Советский товарищ словил кайф.

Отношения между нами и курсантами складывались нормально. Но иногда возникали и сложности, даже конфликты. Как правило, мы реагировали мягко, порой закрывая глаза на наглое поведение обучаемого контингента, ограничивались устными замечаниями, короче, огрызались, но не более того.

О наших свойских отношениях говорит и такая смешная история. Заходим в класс, а ребята на нас ноль внимания. Что-то взволнованно обсуждают. Подхожу и узнаю, что произошло важное событие – в местный публичный дом прибыло пополнение, и кто-то уже с ним познакомился. Сразу вспомнилось офицерское собрание в Марах.

Здешнее командование сдерживало сексуальные порывы подопечных. В училище по полдинара продавали сигареты «Моджахед», которые якобы служили для сдерживания половой активности. Возможно. Но большей гадости я никогда в жизни не пробовал. Да и само название – оскорбление священной войны ислама.

Переводчик, разумеется, проявил к внезапно полученной информации полную индифферентность. Зато вспомнил, как и сам попал в такое заведение в Каире. Попал, понятное дело, по ошибке, а может, как теперь принято говорить, это было и провокацией.

Прогуливаемся по Каиру с лейтенантом Шенди, улыбчивым таким парнем, я у него даже дома в гостях побывал. Нежданно-негаданно, он вспоминает, что ему срочно нужно с кем-то на десять минут увидеться, а я могу подождать вот здесь, и он открывает высокую с темным стеклом дверь. Заходим. Он усаживает меня за мраморный столик возле окна и исчезает. Сижу жду. По розово-серой лестнице сверху спускается красивая женщина и на круглом серебряном подносе приносит чашечку кофе. Женщина уходит, и я не без удовольствия гляжу ей вслед. Неторопливо пью кофе. Спускается другая красавица, просто проходит мимо и вновь исчезает.

О чем я тогда мог подумать? Да о том, сколько здесь стоит чашечка кофе. И только когда мимо профланировала третья секс-бомба, я начал немного соображать, куда попал. Вслушался в доносившуюся сверху ласковую музыку и, не дожидаясь продолжения, вышел на улицу, оставив на столе целый фунт. На улице уже ждал Шенди. Вот так некоторые арабисты блюли в загранкомандировках советскую мораль.

На нашем зенитном факультете служил немолодой, лет пятидесяти сержант, который был одновременно завхозом, следил за порядком, прикрикивал на «молодых», выполняя функции советского старшины. Звали ветерана Тайеб. Тайеб и ко мне относился как к «молодому», не скрывая симпатии, но и снисходительно.

Как-то раз после занятия, на котором слушатели вели себя слишком вольно, он сказал:

– Нас надо бить (под «нас» он имел в виду алжирцев). А вы не бьете. Французы били, и был порядок.

Я промолчал. С одной стороны, ударить кого-то и в мыслях не было, с другой – все чаще возникало желание врезать нарушителю дисциплины. Тем более что такого рода «телесные наказания» были в ходу у алжирских офицеров.

Размышление Тайеба о поддержании порядка бесследно не прошли. И как-то раз на последнем, шестом уроке, когда все устали, я стал заикаться, а курсант Омар Сукхейль меня возьми и передразни, лейтенант Советской армии вальяжно подошел к нему и ударил его по физиономии. Рядовой Сукхейль в прямом смысле свалился со стула. На его лице выступила капля крови. Подполковник Реутов замер, но, что удивительно, в классе никто не удивился и не возмутился. Группа была на моей стороне. И совсем забавное: когда я покидал Батну, Омар Сукхейль, пришел на вокзал, чтобы помочь мне донести чемоданы. Он вообще был неплохим и добрым парнем.

Жестче пришлось воспитывать «сослуживцев» в группе, осваивавшей радиолокационные станции. В кабинке РЛС много народу не поместится. Порой мы оставляли в ней курсантов одних, без надзора преподавателя и переводчика.

Как-то запустили парочку: один высокий и сообразительный, другой – невысокий и несообразительный. Подполковник Кущ куда-то делся – занятия же практические, переводчик и так сообразит, что делать. Стою снаружи и жду результатов тренировки.

Внезапно из кабинки выпадает тот, кто поменьше ростом с окровавленным лицом, бросается ко мне и, размахивая руками, быстро и непонятно лопочет, на что-то жалуется. Я в кабинку, а там тот, который умнее и выше ростом не то оправдывается, не то злобно матерится.