Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - [32]
Запомнился и еще один экзамен, который тоже не обошелся без недоразумения. Прислали на факультет офицерскую группу для обучения на «Шилке», а это уже вполне современная техника – «Шилки» провозили на параде на Красной площади все 80-е годы.
У алжирских лейтенантов «собственная гордость», и вели они себя соответственно, то есть нахально. Чаще других выступал лейтенант Слиман (кажется, так звали этого хамоватого мальчикообразного парня). И вот экзамен. На него приехал сам заместитель министра обороны Алжира. Стоим на башне «Шилки». Слиман начинает комментировать ответы экзаменующихся, а заодно и их перевод. Переводчик ему тихо: «Заткнись». Лейтенант хмыкнув, говорит еще громче. И тогда переводчик поддает ему локтем в бок – и лейтенант Слиман слетает на землю. Пауза. Засим скрипучий голос замминистра обороны: «Правильно, советский товарищ». Советский товарищ словил кайф.
Отношения между нами и курсантами складывались нормально. Но иногда возникали и сложности, даже конфликты. Как правило, мы реагировали мягко, порой закрывая глаза на наглое поведение обучаемого контингента, ограничивались устными замечаниями, короче, огрызались, но не более того.
О наших свойских отношениях говорит и такая смешная история. Заходим в класс, а ребята на нас ноль внимания. Что-то взволнованно обсуждают. Подхожу и узнаю, что произошло важное событие – в местный публичный дом прибыло пополнение, и кто-то уже с ним познакомился. Сразу вспомнилось офицерское собрание в Марах.
Здешнее командование сдерживало сексуальные порывы подопечных. В училище по полдинара продавали сигареты «Моджахед», которые якобы служили для сдерживания половой активности. Возможно. Но большей гадости я никогда в жизни не пробовал. Да и само название – оскорбление священной войны ислама.
Переводчик, разумеется, проявил к внезапно полученной информации полную индифферентность. Зато вспомнил, как и сам попал в такое заведение в Каире. Попал, понятное дело, по ошибке, а может, как теперь принято говорить, это было и провокацией.
Прогуливаемся по Каиру с лейтенантом Шенди, улыбчивым таким парнем, я у него даже дома в гостях побывал. Нежданно-негаданно, он вспоминает, что ему срочно нужно с кем-то на десять минут увидеться, а я могу подождать вот здесь, и он открывает высокую с темным стеклом дверь. Заходим. Он усаживает меня за мраморный столик возле окна и исчезает. Сижу жду. По розово-серой лестнице сверху спускается красивая женщина и на круглом серебряном подносе приносит чашечку кофе. Женщина уходит, и я не без удовольствия гляжу ей вслед. Неторопливо пью кофе. Спускается другая красавица, просто проходит мимо и вновь исчезает.
О чем я тогда мог подумать? Да о том, сколько здесь стоит чашечка кофе. И только когда мимо профланировала третья секс-бомба, я начал немного соображать, куда попал. Вслушался в доносившуюся сверху ласковую музыку и, не дожидаясь продолжения, вышел на улицу, оставив на столе целый фунт. На улице уже ждал Шенди. Вот так некоторые арабисты блюли в загранкомандировках советскую мораль.
На нашем зенитном факультете служил немолодой, лет пятидесяти сержант, который был одновременно завхозом, следил за порядком, прикрикивал на «молодых», выполняя функции советского старшины. Звали ветерана Тайеб. Тайеб и ко мне относился как к «молодому», не скрывая симпатии, но и снисходительно.
Как-то раз после занятия, на котором слушатели вели себя слишком вольно, он сказал:
– Нас надо бить (под «нас» он имел в виду алжирцев). А вы не бьете. Французы били, и был порядок.
Я промолчал. С одной стороны, ударить кого-то и в мыслях не было, с другой – все чаще возникало желание врезать нарушителю дисциплины. Тем более что такого рода «телесные наказания» были в ходу у алжирских офицеров.
Размышление Тайеба о поддержании порядка бесследно не прошли. И как-то раз на последнем, шестом уроке, когда все устали, я стал заикаться, а курсант Омар Сукхейль меня возьми и передразни, лейтенант Советской армии вальяжно подошел к нему и ударил его по физиономии. Рядовой Сукхейль в прямом смысле свалился со стула. На его лице выступила капля крови. Подполковник Реутов замер, но, что удивительно, в классе никто не удивился и не возмутился. Группа была на моей стороне. И совсем забавное: когда я покидал Батну, Омар Сукхейль, пришел на вокзал, чтобы помочь мне донести чемоданы. Он вообще был неплохим и добрым парнем.
Жестче пришлось воспитывать «сослуживцев» в группе, осваивавшей радиолокационные станции. В кабинке РЛС много народу не поместится. Порой мы оставляли в ней курсантов одних, без надзора преподавателя и переводчика.
Как-то запустили парочку: один высокий и сообразительный, другой – невысокий и несообразительный. Подполковник Кущ куда-то делся – занятия же практические, переводчик и так сообразит, что делать. Стою снаружи и жду результатов тренировки.
Внезапно из кабинки выпадает тот, кто поменьше ростом с окровавленным лицом, бросается ко мне и, размахивая руками, быстро и непонятно лопочет, на что-то жалуется. Я в кабинку, а там тот, который умнее и выше ростом не то оправдывается, не то злобно матерится.
Книга путевых очерков историка-арабиста представляет собой рассказ о пребывании автора в столице Египта Каире, алжирском провинциальном центре Батне и втором по значению городе Ливии — Бенгази. Книга дает представление о жизни и обычаях населения этих городов, их традициях, истории, архитектурном облике.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
Можно сказать, что это история одной компании, а можно – что история целого поколения. Можно сказать, что это поколение выросло в эпоху первой оттепели, а можно – что оно сложилось в эпоху первого КВН, того самого, который вместе с оттепелью был прикрыт в 1970-м. Как это было, какие житейские пересечения объединили автора книги с Юлием и Михаилом Гусманами, Александром Масляковым и Маратом Гюльбекяном, Ириной Родниной и Юрием Овчинниковым, Еленой Прокловой и Андреем Наличем, Андреем Вознесенским и Андреем Макаревичем – об этом честный рассказ участника всех событий.
Александр Сладков – самый опытный и известный российский военный корреспондент. У него своя еженедельная программа на ТВ, из горячих точек не вылезает. На улице или в метро узнают его редко, несмотря на весьма характерную внешность – ведь в кадре он почти всегда в каске и бронежилете, а форма обезличивает. Но вот по интонации Сладкова узнать легко – он ведет репортаж профессионально (и как офицер, и как журналист), без пафоса, истерики и надрыва честно описывает и комментирует то, что видит. Видел военкор Сладков, к сожалению, много.
Понятие «тайна исповеди» к этой «Исповеди...» совсем уж неприменимо. Если какая-то тайна и есть, то всего одна – как Ольге Мариничевой хватило душевных сил на такую невероятную книгу. Ведь даже здоровому человеку... Стоп: а кто, собственно, определяет границы нашего здоровья или нездоровья? Да, автор сама именует себя сумасшедшей, но, задумываясь над ее рассказом о жизни в «психушке» и за ее стенами, понимаешь, что нет ничего нормальней человеческой доброты, тепла, понимания и участия. «"А все ли здоровы, – спрашивает нас автор, – из тех, кто не стоит на учете?" Можно ли назвать здоровым чувство предельного эгоизма, равнодушия, цинизма? То-то и оно...» (Инна Руденко).
Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами.