Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - [18]

Шрифт
Интервал

Надо признать, египтяне умели делать не только камуфляж. Многие хотели учиться, с уважением относились к нашим специалистам.

Хотя временами восточная инертность и фатализм приводили привыкшего к порядку советского человека в отчаяние. Объявляют воздушную тревогу. Где-то летают израильские асы. Долетят они до нас иль нет, непонятно, скорее всего, вряд ли – слишком далеко забираться в Египет командование позволяло им только в особых случаях. А у нас на базе – час мусульманской молитвы. Тревога объявлена, а правоверным хоть бы хны.

«Они, что, совсем оборзели (скажем максимально корректно, в действительности было произнесено другое слово. – А. М.)?» – интересуется специалист по САУ Леонтий Амплиевич Исаков. И что мне, востоковеду, ответить? Рассказывать о традиции, о религиозной идентичности.

Случалась и русско-православная беспечность. Жарко, хочется покурить в холодке. А тут под боком склад, дверь в который не закрыта. Там, внутри, прохладно и ящики, ящики, на которых нарисовано что-то темное. Сажусь на ящик, закуриваю. Вдруг заходит Ена и делает мне замечание в матерной форме.

Оказывается, я расслабился на ящике с бомбой.

Так что одни молятся при артналете, а другие равнодушно дымят верхом на бомбе. Вот она схожесть русско-православной и арабо-мусульманской идентичностей. В 1992 году журнал VIP опубликовал мою статейку «Русские не арабы, но как похожи».

По дороге в Бильбейс я втихомолку вспоминал о марыйском курсе «Советский Союз», где попадалось немало знакомых слов. В авиационных терминах я разбирался, как известное животное в апельсинах. Ну не попадались они мне по жизни.

Здесь не мог помочь даже великий и могучий барановский словарь, тем более что он был арабско-русским, а мне требовался русско-арабский, причем технический словарь. Представьте, что вы попали в темный коридор без фонаря, а ваша задача не только самому идти по этому коридору, но еще служить провожатым целой веренице бредущих за вами горемык.

Поздно кого-то критиковать, но Министерство обороны Союза могло бы и позаботиться о «переводилах» и оснастить несчастных подходящими словариками. Увы, в МО всегда был и сохранился избыток стратегов, но не прагматиков. Тому свидетельство и ввод «ограниченного контингента» в Афганистан, и чеченские войны.

Помощь пришла неожиданно. Кто-то из ивяшных приятелей перед отъездом на каирскую голгофу осчастливил меня собственным, созданным вручную словарем технических терминов – толстой тетрадью с каллиграфически выписанными словами. Передачу тетради приятель снабдил следующим выражением: «Она мне теперь на хрен, а тебе может пригодиться». И пригодилась!

Тетрадь оказалась бесценным даром. Например, там был перевод слова «тангаж» – кто из нормальных читателей ведает, что сие значит? А это, когда самолет идет сначала вверх, а потом вниз. По-арабски – «сууд валь хубут». Красиво звучит, а попробуй запомни. Оттуда-то я узнал и про «джаннах мутахарика» – «раздвижное крыло».

…Занятие с летным составом должно было начаться через три дня после приезда, а голова уже распухла. Кроме терминов, то есть существительных, приходилось ориентироваться еще и в глаголах. Арабские глаголы это вам не гамлетовское «to be or not to be».

Кроме терминологии предстояло осваиваться в новом житье-бытье. Сразу стало ясно, что наше жилище – не пятизвездочный отель (впрочем, о существовании таковых я даже не подозревал, да и были ли они в начале 70-х прошлого века?). Смотрелось оно более чем скромно, хотя поначалу могло показалось уютным. Четыре кровати, столько же прикроватных тумбочек, один обеденный стол. Один на всех санузел с ванной, которая, судя по ее виду, появилась еще в эпоху фараонов. Другая отведенная нашей группе комнатенка была столь же непритязательной.

В комнатах было по два окна, под которыми проходила не то канава, не то маленький окопчик. Дом двухэтажный. На втором этаже, где мы и зажили, был небольшой холл, за холлом веранда, на веранде тоже стол, цветной телевизор и большой коричневый шкаф, на крыше которого проживала большая крыса – у нее там находилось родовое гнездышко. Крыса вела себя дружелюбно и, когда мы играли в карты, иногда спускалась вниз и неторопливо фланировала у нас под ногами. Кто-то даже придумал для нее имя – Крыска Толя. Почему Толя – не помню.

В остальных двух комнатах жили по два летчика – два наших, два египтянина.


О наших летчиках ходила такая легенда. Еще до Египта я от кого-то слышал, что в один прекрасный день два египетских самолета, нарушив негласную договоренность, полетали над одним израильским городком на столь малой высоте, что в домах вылетели из окон стекла. Получился скандал. Позже выяснилось, что это на спор – кто ниже пролетит – резвились советские асы, якобы наши соседи по «отелю». Имена этих ребят (пилотов) я помню, чтобы не показалось, что это выдумка. (Намекну: фамилия одного их них такая же, как у главного персонажа в романе «Анна Каренина».) Рассерженное советское командование вроде бы уволило обоих «чкаловых» из армии, но потом восстановило, и один из лихачей впоследствии даже командовал авиаполком.


Еще от автора Алексей Всеволодович Малашенко
Три города на севере Африки

Книга путевых очерков историка-арабиста представляет собой рассказ о пребывании автора в столице Египта Каире, алжирском провинциальном центре Батне и втором по значению городе Ливии — Бенгази. Книга дает представление о жизни и обычаях населения этих городов, их традициях, истории, архитектурном облике.


Рекомендуем почитать
Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три женщины

Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».


Записки доктора (1926 – 1929)

Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.


Последний Петербург

Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.


Почему у собаки чау-чау синий язык

Можно сказать, что это история одной компании, а можно – что история целого поколения. Можно сказать, что это поколение выросло в эпоху первой оттепели, а можно – что оно сложилось в эпоху первого КВН, того самого, который вместе с оттепелью был прикрыт в 1970-м. Как это было, какие житейские пересечения объединили автора книги с Юлием и Михаилом Гусманами, Александром Масляковым и Маратом Гюльбекяном, Ириной Родниной и Юрием Овчинниковым, Еленой Прокловой и Андреем Наличем, Андреем Вознесенским и Андреем Макаревичем – об этом честный рассказ участника всех событий.


Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

Александр Сладков – самый опытный и известный российский военный корреспондент. У него своя еженедельная программа на ТВ, из горячих точек не вылезает. На улице или в метро узнают его редко, несмотря на весьма характерную внешность – ведь в кадре он почти всегда в каске и бронежилете, а форма обезличивает. Но вот по интонации Сладкова узнать легко – он ведет репортаж профессионально (и как офицер, и как журналист), без пафоса, истерики и надрыва честно описывает и комментирует то, что видит. Видел военкор Сладков, к сожалению, много.


Исповедь нормальной сумасшедшей

Понятие «тайна исповеди» к этой «Исповеди...» совсем уж неприменимо. Если какая-то тайна и есть, то всего одна – как Ольге Мариничевой хватило душевных сил на такую невероятную книгу. Ведь даже здоровому человеку... Стоп: а кто, собственно, определяет границы нашего здоровья или нездоровья? Да, автор сама именует себя сумасшедшей, но, задумываясь над ее рассказом о жизни в «психушке» и за ее стенами, понимаешь, что нет ничего нормальней человеческой доброты, тепла, понимания и участия. «"А все ли здоровы, – спрашивает нас автор, – из тех, кто не стоит на учете?" Можно ли назвать здоровым чувство предельного эгоизма, равнодушия, цинизма? То-то и оно...» (Инна Руденко).


Гитлер_директория

Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами.