Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста - [12]

Мы с Игорем только-только облизнулись на шашлычок. А тут – международный скандал. Поморщились, потом улыбнулись и пошли в милицию. Заходим. За столом сидит одноглазый капитан туркменской национальности. Объясняем ситуацию. Он усталым голосом:

– Ну говорил же я им (кому им?), чтоб не пускали этих в город. Спроси у него, – это уже к нам, – какие часы, где украли?

Переводим пострадавшему. Тот объясняет. Капитан на секунду задумывается. Вызывает сержанта:

– Позови Ахмеда (не Ахмеда, так Мухамеда).

Сержант уходит и минут через пять возвращается с Ахмедом, парнем с худым, уставшим лицом.

– Ахмед, – обращается к нему одноглазый, – отдай этому его часы.

Ахмед молча вынимает из кармана «Сейку» и кладет их на милицейский стол.

– Иди!

Ахмед выходит.

На лице у египтянина радость.

– Шукран, шукран[11], – улыбается он.

Одноглазый пожимает плечами и машет рукой. Мы прощаемся.

В Туркменской ССР советской власти было не слишком много. На марыйских улицах встречались беспаспортные курды, некоторые с длинным кинжалом за поясом. Человек в высокой шапке с ножом не смотрелся экзотикой, но просто был частью местной жизни.

Канализацию в Марах вырыли, но она не работала. И в ее колодцах жили люди. Люди эти, понятно с криминальным прошлым, съезжались в республику на зиму и обживались в канализационном подполье. Время от времени приподнимался люк, и оттуда вылезал человек, присаживался, курил и отправлялся по своим делам.

Марыйский милиционер, – с ним я оказался за одним столиком в питейном заведении с вывеской «Кафе», – проникшись ко мне доверием, в деталях описывал тамошнюю криминальную обстановку.

Поведал он о «доме пыток», куда местные, как сказали бы сейчас, авторитеты приводили людей, мучили их, а потом не спеша убивали. На вопрос «за что?» представитель власти только махнул рукой. Пыточное учреждение располагалось центре Мар у моста через Мургаб. Такой, знаете, невзрачный двухэтажный домик с окнами, забитыми досками. Говорили, что пол там на восемь (почему именно на восемь?) сантиметров пропитан кровью. Достопримечательность, одним словом.

На работу мы проезжали улицей, по обеим сторонам которой стояли лагеря, и их обитатели с крыш бараков от души махали нам руками. Мы – им.

Другой, уже не криминальной достопримечательностью были городские, как их еще прозвали, «купеческие бани». В этих банях я всегда снимал за один рубль апартаменты, состоящие из предбанника, точнее сказать холла, размером с небольшой ресторан, коридора, двух душевых кабинок, ванной и парной. Вдоль стен – всегда теплые каменные лавки. Каменные стены были попорчены советской эпохой, кафельный пол потрескался во времена борьбы с басмаческим движением, душевые чуть поржавели. Но из них текла вода – горячая и холодная мягкая мургабская вода. В этом постаревшем храме чистоты и дезинфекции каждую неделю я проводил два счастливых часа. Банный уют – самое сладкое воспоминание из марыйской жизни.

Туземное население военную форму не уважало. Некоторые скверные мальчишки подходили к красноармейцам, внезапно вскидывали руку, вскрикивая: «Хайль Гитлер». Может, их предки действительно поджидали фюрера? Теперь поди проверь.

Бывало, что военных избивали. Проломили голову одному капитану, тяжелоатлету. Как-то раз напали на Игоря. Вечером он, добежав до гостиницы, выдохнул, что по дороге из кустов выскочили люди и, закричав: «Сейчас, солдатик, мы тебе ушки подрежем», – бросились за ним. Игорю удалось вырваться.

Был уж совсем разудалый случай. Сидим, играем в карты. Из открытого окна вползает проволока, подцепляет висевшие на стуле брюки и медленно удаляется обратно в окно. Несколько секунд все сидели как зачарованные, потом рванули на улицу. Там уже никого, только брюки на земле. Смешно. Но, знаете ли, и страшновато. Средь непозднего вечера, при горевших лампочках, напали на казарму. Почти теракт.

Легенда. Незадолго до нашего приезда офицеры возмутились марыйским бандитизмом и, скажем, антисоветчиной. Было принято решение пройтись по центральной улице города в форме так, чтобы все, кому положено, увидели, что они вооружены, в кобуре пистолеты, из которых можно и выстрелить. На какое-то время стало тише. Вооруженный и озлобленный человек – опасен.

На курсе «Советский Союз» работал майор Владимир Павлович Семеновых. Как-то в разговоре он признался: «Вы – сопляки, а я вот двадцать восемь лет в армии, да по всё гарнизонам. Стану рассказывать, что здесь происходит, – никто не поверит. Скажут, врет старый». Это весомый аргумент в пользу того, что и я не вру.

В СССР было много учебных центров для иностранных военнослужащих, в которых, кроме арабов, учили вьетнамцев, африканцев, кубинцев, понятно.

В центрах этих арабское начальство, в отличие от вьетнамцев и кубинцев, вело себя свободно, если не сказать нагловато. Арабские майоры и полковники всем своим видом показывали, что они такие же командиры, как их советские визави, забывая, это они к нам приехали учиться стрелять из нашего оружия, а не мы из их. В приватных разговорах они намекали, что они нужны нам (Советскому Союзу) не меньше, чем им наша помощь. Определенная логика в такой позиции была да и осталась. Политическое и военное присутствие СССР в арабском мире свидетельствовало о его могуществе, о глобальной роли, было доказательством биполярного мира, одним из полюсов которого был Советский Союз. В Москве радовались успехам арабских друзей и горевали об их неудачах в противостоянии с Израилем, который был частью другого полюса.