Ты, я и Париж - [9]

Да, умереть в счастливом неведении, так и не увидев Париж, не прыгнув с парашютом, не побывав по-настоящему свободным ни одного дня, не имея права выбора. Хотя про выбор — это он загнул. Выбор у него небогат — всего-то решить, как прожить оставшиеся дни. Что-то сродни шекспировскому «быть или не быть». Конечно, «быть» ему нравилось намного больше, но и в «не быть» можно найти свои плюсы, если подойти к вопросу творчески.

Вот, к примеру, живет человек, живет, строит планы на будущее, а ему бац — кирпич на голову или пуля в сердце, или апоплексический удар — и нет никаких планов, и выбора тоже никакого нет. А скажи этому человеку заранее: «Дорогой друг, жить тебе осталось ровно два месяца», он бы, может быть, за эти два месяца горы свернул, все свои планы реализовал и ушел в мир иной с чувством исполненного долга.

Ян невесело усмехнулся — не получается у него качественного самообмана. Бесплодные мудрствования получаются, а самообман нет. Видать, не тот склад ума. Ему всегда были больше по сердцу действия, а не размышления. Вот и надо действовать, прямо сейчас, чтобы на упаднические мысли не оставалось ни времени, ни сил. Ян встал, вернулся обратно в комнату.

Девочка-пташка спала, распластавшись поперек кровати. Бархатная кофточка и двенадцать похожих на черные жемчужины пуговок лежали на тумбочке. Значит, тринадцатую так и не нашла. Стараясь не шуметь, Ян оделся, бросил прощальный взгляд на Тину. Девчонка проснется, а его нет. Может, хоть записку какую написать?

А зачем? Разве они друг другу что-то должны объяснять? Случайные связи тем и хороши, что не нужно ничего объяснять и обязательств никаких нет, и угрызений совести. Удобная вещь — случайные связи, надо бы взять на вооружение. Все, пора ехать!

Он уже знал, куда направится. В Париж — город художников, бунтарей и влюбленных. Банально — хотеть в Париж, намного креативнее — стремиться на Тибет или в Японию, на худой конец. А Ян всю свою сознательную жизнь мечтал именно о Париже. Наверное, это из-за бабушки. Бабушка в молодости была балериной Большого театра, танцевала «крайнего лебедя в третьем ряду» — так она любила говорить. Однажды с гастролями бабушка побывала в Париже и заболела им на всю оставшуюся жизнь. И сама заболела, и внука заразила, потому что вместо сказок на ночь Ян слушал рассказы о чудесном городе.

Ян вырос, выучился, основал свой бизнес, преуспел. И все эти годы, взбираясь на вершину, он мечтал, как однажды придет в старую квартирку на Арбате, обнимет бабушку за худенькие плечи и скажет: «Бабуля, собирайся, мы летим в Париж!» Но увы, сначала не было денег, потом появились деньги, но исчезло свободное время, а потом бабушка умерла… И как-то сразу вдруг оказалось, что и карьера, и деньги — это не главное, потому что в старенькой квартирке на Арбате его больше никто не встретит объятьями, не напоит крепчайшим кофе, не расскажет очередную сказку «про Париж». Он не успел. Не успел в тот раз, но обязательно успеет в этот. Надо только заскочить домой, забрать документы и деньги, может быть, оставить записку Шурику и Алине. Что-нибудь типа «Улетел в Париж, вернусь не скоро».

* * *

Тина проспала. Всю ночь караулила, боялась проморгать, даже раздеваться не стала, а на рассвете уснула. Какая досада!

А Ян ушел… Она знала, что он уйдет, почувствовала еще ночью. Как-то вдруг поняла, что пташка перелетная — это не она, а он. Что, как только наступит новый день, он улетит. Ей хотелось улететь вместе с ним. А почему бы и нет?! У нее нет никаких планов на жизнь, ее больше ничто не держит на одном месте, и, самое главное, ей нравится Ян.

Сначала он понравился ей из-за ауры свободы и фатализма. Потом из-за того, что был чем-то неуловимо похож на Пилата. А потом ей понравился тихий перестук падающих на пол пуговиц. Было в этом звуке что-то медитативное, сродни пощелкиванию четок в руках буддистского монаха. Тина поняла, что утром Ян уйдет, когда на пол упала последняя пуговица. А ей не хотелось его отпускать, хотелось побыть рядом, понаблюдать, понять, почему он такой особенный.

Тина решила, что не станет спать, шестым чувством понимала, что, если не будет спать, Ян не сможет уйти без нее, не сможет сказать ей в лицо ни к чему не обязывающее «пока». Надо только поймать момент — в таких вещах всегда очень важно правильно выбрать момент — и попроситься с ним. Она попросится, и он возьмет ее с собой. Не потому, что она ему нужна, а потому что ему все равно, и намного проще согласиться, чем искать причину для отказа. И не важно, куда он направится, ей тоже все равно, главное — двигаться, не стоять на месте, убегать…

Она проспала… Она поняла это еще до того, как открыла глаза. Поняла по тому, что исчезло ощущение легкости и свободы, а в душу вернулся вчерашний пронизывающий ветер, тот самый ветер, которым она заразилась на старом мосту. Тина рывком села, ни на что не надеясь, позвала:

— Ян! Ян, ты где?

Нигде! Решил осуществить вчерашнюю идею, отправился «посмотреть на Париж»…

* * *

Ян не стал надолго задерживаться в квартире: не потому, что спешил, а потому, что квартира вдруг показалась ему чужой. Точно и не он покупал ее два года назад, делал ремонт, под чутким руководством Алины выбирал и расставлял мебель. Ян сегодняшний никогда не купил бы этот ужасный диван с россыпью разномастных плюшевых подушек, и стены в карамельно-приторный цвет не покрасил бы ни за что на свете, и выбросил бы уродливый торшер в стиле «модерн», а заодно и куст герани, посаженный Алиной «для привлечения хороших энергий». Ян сегодняшний не раздумывая избавился бы от большей части вещей, пустивших корни в его доме благодаря хозяйской «политике невмешательства», и с легким сердцем населил бы квартиру новыми «жильцами»: домашним кинотеатром, громоздким и излишне технократичным, зато с великолепными акустическими характеристиками, креслом-качалкой из старой квартиры на Арбате, непрезентабельным, но очень уютным. А на стены вместо модных и совершенно непонятных картин одного из последователей Кандинского повесил бы заурядные, но милые глазу и сердцу фотоколлажи. Эх, если бы ему было отмерено не пара месяцев, а хотя бы пара лет, он бы все переделал, а так чего уж теперь?..