Ты, я и другие - [10]
— Заметано, — говорю я.
Господи, как хорошо, что она здесь!
— Я по нему скучаю, — признается Мег, глядя в опустевшую тарелку.
— Солнышко, это же меня он разлюбил, не тебя.
Ее глаза смотрят в упор.
— Мама, отец никогда тебя не разлюбит. Просто себя он любит больше.
Мудрые слова.
— Но тебя он любит еще больше, — говорю я. — Не забывай об этом.
Мег старается сдержать слезы, отламывая каждую секунду по крошечному кусочку чесночного хлеба.
Как будто, пока она жует, слезы не потекут.
— До сих пор в голове не укладывается, — признается она. — Просто нет слов.
— Так про любого можно сказать. — Я глубоко вздыхаю. — Ешь, остынет.
Я смотрю на дочь и мысленно возвращаюсь далеко назад. Мег три года. Ее нижняя губа дрожит так же, как начинает дрожать сейчас. Глубокий вдох — и что последует за ним? Она завоет, будто дикий лис, — или будет кусать трясущиеся губы, но упрямо не позволит себе разреветься?
Сегодня никаких завываний. Мег молчит, по лицу медленно катятся слезы. Отворачивается, готовая сбежать в дамскую комнату. Я беру ее за руку и крепко сжимаю.
— Ну, будет, — прошу я. — Не плачь.
В ресторане кроме нас только четыре посетителя, и мы сидим достаточно далеко от них. У меня слезы тоже подступают к горлу. Стараясь не выдать себя, протягиваю дочери салфетку и шепчу:
— Все будет хорошо.
Для меня это пустые слова. Может, хоть ей поможет.
О на шмыгает и вытирает глаза.
— А ты… ты примешь его назад?
В ее глазах отчаянная надежда. Дыхание перехватывает, когда я понимаю, о чем она спрашивает. Невзирая на гнев и обиду, она жаждет, чтобы эта полоса жизни кончилась и семья воссоединилась. Мне хочется убить Адама. Убить за то, что он сотворил со мной и с ребенком.
Я медленно качаю головой:
— Не знаю, Мег. Просто не знаю.
Она отводит глаза и медленно жует остывшие ньокки. Накалывает на вилку следующий кусочек.
Потом еще. Я смотрю на нее. Убираю свою ладонь с ее руки, тоже беру вилку и накручиваю спагетти.
В соусе болоньезе слишком горчит чеснок; я вспоминаю, как Адам не любил «чесночные» поцелуи. Поэтому в моем жесте, когда я подчищаю тарелку кусочком хлеба, есть что-то от желания поступить ему назло.
Мы болтаем о пустяках, не касаясь больных вопросов.
Ее курсовая работа, соседи по квартире, преподаватели, треснувший кафель в душевой… Постепенно слезы высыхают, и Мег начинает смеяться. Мы обе улыбаемся. Она встает, пересаживается на мою сторону стола и обнимает меня. Крепко. Слова больше не нужны. Она сильная. Она справится. А если справится она, то справлюсь и я.
Позже, когда уже дома мы пьем какао, Мег снова извиняется, что не может остаться на ночь. Натягивает джемпер поверх футболки.
— Прости, мам. У меня важная консультация первой парой. Ты нормально?
Я беру ее лицо в ладони. Непростое дело, учитывая, что она на голову выше меня. Глажу чудесные каштановые кудри.
— Если ты нормально, то и я тоже, — шепчу я, уткнувшись ей в волосы.
— Я на букву «х», мам. Ничего, прорвемся.
На букву «х» — это «хорошо». Или иначе. Так мы говорим, когда нам тревожно и нервы ни к черту.
Она меня целует, легко касаясь губ:
— Пусть у тебя все будет хорошо, мама.
Я хочу продлить объятие, обхватить ладонями, спрятать в карман — подальше от всех бед и тревог.
Едва она уходит, бегу к сумке, вытаскиваю блокнот и диктофон. Пишу слова и одновременно напеваю мелодию. Я назову это «На букву “х”».
Мне совсем не хорошо.
На сей раз точно не хорошо,
Настолько, что я даже не могу об этом говорить.
Закрываю глаза и представляю всемирно известный зал и сцену. И звучащую на ней песню:
Поднимаюсь в спальню, долго и сладко зеваю. Мне так легко, что я заползаю под покрывало, даже не раздевшись.
И вижу сон — в моей кровати лежит знаменитый шеф-повар Гордон Рамзи. Его телепередача тоже называется «На букву “х”», только для него «х» — это «харч».
— Нельзя назвать песню «На букву “х”», — говорит он.
— Как ты здесь оказался? — удивляюсь я.
Он не отвечает. Однако приходится признать, что его голова на подушке Адама смотрится… соблазнительно.
Я приподымаюсь на локте.
— Поскольку уж ты здесь, объясни-ка: на букву «х» — это «хорошо» или наоборот?
— В нашем доме это точно наоборот. В нашем с тобой доме.
— Но это мой дом, — протестую я.
Во сне я капризно надуваю губки, такой алый бутон.
— Какая разница, — бросает он и целует меня.
Похоже, Гордона Рамзи не смущает чесночный привкус моих поцелуев.
Глава 6
У Эммы есть четырнадцатилетний сын по имени Гарольд. Не Гарри — Гарольд. Представляю, как патологически он ненавидит и свое имя, и разведенных родителей.
Поскольку я посещаю Белый Дом по выходным, когда Гарольд проводит время со своим отцом, Аланом, мне обычно удается избегать встречи с парнем.
Но вечер среды оказался исключением из правила.
В среду Алан забрал Гарольда в кино прямо из школы, после теннисного матча. Соответственно, меня пригласили.
Эмма не ждала их до десяти вечера; а к тому моменту, насладившись тушеным ягненком, я должен был уже отбыть. Так все выглядело в теории. Подобно всем тщательно выстроенным планам в моей жизни, этот не сработал, вот почему я сижу сейчас в приемном покое больницы Святого Фомы, где мне обрабатывают рану головы. Я не виню Гарольда. Они с отцом поругались, поэтому он вернулся домой раньше времени.
Александр Житинский известен читателю как автор поэтического сборника «Утренний снег», прозаических книг «Голоса», «От первого лица», посвященных нравственным проблемам. Новая его повесть рассказывает о Людвике Варыньском — видном польском революционере, создателе первой в Польше партии рабочего класса «Пролетариат», действовавшей в содружестве с русской «Народной волей». Арестованный царскими жандармами, революционер был заключен в Шлиссельбургскую крепость, где умер на тридцать третьем году жизни.
Сегодня мы знакомим читателей с израильской писательницей Идой Финк, пишущей на польском языке. Рассказы — из ее книги «Обрывок времени», которая вышла в свет в 1987 году в Лондоне в издательстве «Анекс».
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Литовский писатель Йонас Довидайтис — автор многочисленных сборников рассказов, нескольких повестей и романов, опубликованных на литовском языке. В переводе на русский язык вышли сборник рассказов «Любовь и ненависть» и роман «Большие события в Науйяместисе». Рассказы, вошедшие в этот сборник, различны и по своей тематике, и по поставленным в них проблемам, но их объединяет присущий писателю пристальный интерес к современности, желание показать простого человека в его повседневном упорном труде, в богатстве духовной жизни.
В романе известного венгерского военного писателя рассказывается об освобождении Будапешта войсками Советской Армии, о высоком гуманизме советских солдат и офицеров и той симпатии, с какой жители венгерской столицы встречали своих освободителей, помогая им вести борьбу против гитлеровцев и их сателлитов: хортистов и нилашистов. Книга предназначена для массового читателя.
Книга калужского писателя Михаила Воронецкого повествует о жизни сибирского села в верховьях Енисея. Герои повести – потомки древних жителей Койбальской степи – хакасов, потомки Ермака и Хабарова – той необузданной «вольницы» которая наложила свой отпечаток на характер многих поколений сибиряков. Новая жизнь, складывающаяся на берегах Енисея, изменяет не только быт героев повести, но и их судьбы, их характеры, создавая тип человека нового времени. © ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВРЕМЕННИК», 1982 г.
Эмбер и Тайлер были неразлучны еще со школьных времен. Они все делали вместе, оберегали и поддерживали друг друга в самые тяжелые моменты. Однако на протяжении многих лет Тайлер втайне надеялся, что в один прекрасный день сумеет завоевать сердце девушки и доказать — они идеальная пара. И однажды его мечта практически сбылась: окрыленная алкоголем и раздумьями о том, не рановато ли она решила выйти замуж, Эмбер целует лучшего друга. То, что случается потом, навсегда переворачивает их жизни.