Ты лишила меня сна - [16]

— Господи! — воскликнула Нянюшка скрипучим голосом, глядя, как ветер швыряет хлопья снега в окна, а над головой трещит крытая сосновой дранкой крыша.

— Господи! — вторила ей испуганная леди Галлоуэй. — Что происходит?

Кейтлин обняла тетку, и глаза ее округлились от страха.

И только Триона оставалась спокойной и смотрела на него укоризненно, отчего мысли его смешались.

«Успокойся, Маклейн! От волнения все неприятности только усугубляются». Если не умерить свой гнев, он будет подпитывать ветер, и тот разбушуется не на шутку. От этого развалится дом, а деревья окажутся выкорчеванными с корнем. Реки и ручьи выйдут из берегов и затопят дороги, поля и деревни. Бурные воды сорвут амбары и дома с каменного фундамента и разбросают их как детские игрушки.

Как только ветер достигнет определенной силы, он обретет собственную волю и окажется способным убивать. Поэтому Маклейн попытался обуздать свой гнев. Легенда гласила, что если хотя бы один член семьи из одного поколения совершит доброе дело, то проклятию придет конец. Но пока что никому из них этого не удалось. И Хью гадал, есть ли в самом деле способ покончить с этим наваждением. Однако попытаться постигнуть суть древнего проклятия, якобы наложенного на семью таинственной белой ведьмой, было непросто: по истечении нескольких столетий трудно было отделить правду от мифа.

Ветер стучал в окна. Лорд Галлоуэй бросил опасливый взгляд на Хью, яростно сжавшего челюсти. За всю свою жизнь только раз тот позволил гневу одержать верх — когда умер его брат Каллум.

Но при виде последовавшего буйства стихий и разрушений он поклялся никогда больше не давать себе воли, особенно когда понял, что его гнев в отличие от гнева братьев таил в себе особую опасность. Но об этом, кроме него, знал только один человек.

Хью закрыл глаза и глубоко вздохнул, мысленно представив при этом небольшой вихрь. Он разжал ладонь, а потом с силой сжал. Его сердцебиение замедлилось, а в глазницах усилилось давление. Он сжал ладонь сильнее. Потом еще сильнее.

В висках у него отчаянно застучало, но он не обращал на это внимания.

Его мускулы заболели от напряжения, а на лбу выступила испарина.

И ветер за окном медленно стал стихать. Когда снаружи они услышали только легкое дыхание слабого ветерка, Хью разжал кулак и дал своим мускулам расслабиться. В голове у него шумело, а отчаянное напряжение сменила тошнота; он чувствовал себя полностью разбитым.

— Слава Богу, буря стихает! — выдохнула леди Галлоуэй.

— Конечно, — согласился лорд Галлоуэй. — Это всего лишь обычный порыв ветра, и ничего больше.

Он пристально посмотрел на Хью:

— Идемте, Маклейн, нам надо кое-что обсудить.

Хью проглотил готовую прорваться вспышку и подавил желание ответить резкостью. Он не мог позволить себе снова гневаться, потому что утихомирить ветер во второй раз у него бы не хватило сил. Он бросил на Триону быстрый взгляд, но она не сводила глаз с окна. Там играла поземка, завивая снежные вихри вокруг карет. Триона посмотрела на Хью, и по ее глазам было видно, что девушка убедилась в его тайных способностях.

«Она верит в силу проклятия». Это понимание удивило его и на мгновение почему-то успокоило. «Она верит, но не боится».

Если бы только он не чувствовал себя как выжатый лимон, то мог бы даже улыбнуться. Но колени его дрожали, и ему пришлось взять себя в руки, чтобы не выказать слабость. Он повернулся, подошел к стоящему у окна стулу, и тут же рухнул на сиденье.

Лорд Галлоуэй смотрел на него хмуро, вне всякого сомнения, считая, что со стороны Хью было бы любезнее предложить сначала сесть человеку пожилому.

Хью указал на стул напротив своего:

— Милорд! Прошу вас.

Он потер виски. Ощущение было такое, что по его голове ритмично стучал дятел.

Лорд Галлоуэй сел и сурово воззрился на Хью.

— Вам придется за все ответить, сэр. Моя племянница оказалась скомпрометированной из-за вас.

— Я думал, что в карете ее сестра, иначе отвез бы леди Катриону обратно.

Хью хотел бы, чтобы его голос звучал спокойнее и увереннее.

— Как видите, этого не случилось. Триона невинна. Готов согласиться, что ее действия могли показаться необдуманными, но они были совершенно безобидными.

Казалось, Галлоуэй предполагал, что Хью станет возражать, и, пока от него ожидали ответа, принял воинственную позу.

Хью пожал плечами:

— Полностью с вами согласен.

Старик прищурился:

— Вы довольно долго пробыли в карете наедине с моей племянницей. И я должен спросить… — Галлоуэй наклонился к нему, понизив голос: — Вы прикасались к ней?

Разумеется, прикасался, но совсем не так, как воображал и опасался Галлоуэй. И все же, если бы Хью посмотрел на случившееся в карете трезво — как посадил Катриону себе на колени, как страстно целовал, — ответ был бы: «Да, черт возьми!»

Было просто позором, что он не позволил себе большего, если уж этой эскападе суждено было обойтись ему дороже, чем любая другая оплошность.

Галлоуэй нахмурился:

— Ваше молчание говорит само за себя.

Хью ответил ему пристальным взглядом, потом полузакрыл глаза, стараясь побороть боль, разрывавшую виски.

— Отлично. Я смею предположить худшее. Хотя ей двадцать три года, я все-таки несу ответственность за благополучие своей племянницы. Она еще девица, вы похитили невинную молодую леди! — Галлоуэй поджал губы.