Ты его не знаешь - [37]

— Сколько же лет прошло? — сказал он.

— Много.

— Я скучал по тебе, Элли. Очень скучал. У нас с тобой не сложилось, а жаль. Я переживал наш разрыв, ты себе и представить не можешь как.

— Вы сами этого захотели, — заметила я.

— Ничего подобного.

— Я умоляла не писать о нас.

Торп оттолкнул от себя подставку, опустил ноги на пол, подался вперед.

— Верно, но клянусь, я не хотел обидеть ни тебя, ни твою семью! Я тогда дошел до ручки, спасти меня могла только книга. Я тебе никогда не рассказывал, как решился написать ее?

Я покачала головой:

— Нет.

— Дело было вечером в субботу. Я только что три часа проторчал на собрании кафедры, слушая, как коллеги препираются по поводу рассказа, который следует выбрать для контрольного сочинения, — «Ежедневное использование» Эллис Уолкер[38] или «Холмы как белые слоны» Хемингуэя? Я не шучу — три часа кряду. Где-то на середине собрания я отвлекся, задумался о Лиле, о твоей семье. Подумать только, никого так и не арестовали! Сижу, а какой-то взвинченный малый в водолазке распинается о том, что не следует пренебрегать классикой, а новенькая с курсов женских исследований талдычит про замалчивание писательниц-феминисток… И тут до меня доходит, что если мне и через пять лет придется слушать то же самое, удавлюсь! Тогда я отключился и принялся писать. Когда объявили перерыв, у меня уже было готово шесть страниц. Дома я их перечитал и понял: здорово может получиться. Если бы я упустил тот шанс, я бы по сей день ютился в крошечной квартирке, проверял сочинения первокурсников и как курица с яйцом носился с рассказом Хемингуэя, который, если на то пошло, мне никогда не нравился.

— То есть вы снова так поступили бы?

Он не ответил. Довольно красноречивое молчание. Торп допил чай, поставил чашку на стол.

— Я думал о тебе все эти годы, Элли.

— Меня не так сложно найти.

— Ошибаешься.

— Ну, у вас наверняка имеются возможности. Не говоря о том, что до прошлого года моя мама жила здесь по-соседству.

— Что? Мне явиться на порог к твоей матери? Ну нет, я все надеялся, ты сама как-нибудь заглянешь. Знал ведь — сделай я первый шаг, ты меня пристрелишь. Ты так недвусмысленно дала понять, что ничего общего иметь со мной не желаешь.

Что верно, то верно.

— Слушай, — пробормотал он, — пойду-ка я переоденусь.

— Что?

— Да неловко мне сидеть перед тобой в этом халате. Если откровенно, нелегкая выдалась неделя. Новая книга, понимаешь. От стола не отходил. Вот и когда ты позвонила, наверху был, писал, — во всяком случае, пытался…

Он поднялся на ноги.

— Будь как дома. Походи, посмотри. Может, найдешь что-нибудь интересное, кто знает.

— Вы серьезно?

— Ешь что хочешь, пей что хочешь, читай почту, ройся в шкафах. Только не уходи!

И он не шутил. Все-таки недаром мы с ним отменно ладили в те давние времена. С ним было легко разговаривать. Он никогда не жалел своего времени. Я ему нравилась. Когда мы с ним встречались, мне было решительно наплевать, как я выгляжу; когда разговаривали — не боялась ляпнуть что-нибудь не то и всегда была уверена, что он меня слушает. Дух товарищества, подлинная свобода, которую я испытывала подле него, — вот что делало его предательство таким горьким.

Услышав, как наверху захлопнулась дверь, я направилась на кухню — изучить коллекцию фотографий на холодильнике. Это были моментальные снимки самого Торпа в компании местных знаменитостей — бейсболиста Барри Бондса и футболиста Джима Митчелла, его собрата по перу Армистеда Мопина и Билла Гейтса, а также представителей прессы общегосударственного значения. Белобрысого малого из «60 минут» я сразу узнала. Календарь с рожицами «Симпсонов» был открыт на июне месяце, от которого осталось одно воспоминание, почти все клеточки заполнены. Выступления на радио, публичные чтения, посещения книжных клубов, благотворительный обед в пользу какой-то начальной школы… Что это, интересно, за школа, которой понадобилось приглашать автора криминальной документалистики, чтобы собрать деньги на карандаши и «шведскую стенку»?

Пробковая доска над рабочим столом вкривь и вкось утыкана корешками от билетов на десятка два фильмов («Жизнь других», «Тринадцать друзей Оушена», «Шрек») и на концерты джаза и рока (группа «Шуга де Пальма» в зале «Рокит Рум», Уолти в отеле «Юта», Стив Форберт в Мюзик-холле, группа «Полифоник Спри» и Пилар Дана в клубе «Слимс»). А вот двухдневный пропуск на джазовый фестиваль в Новом Орлеане за 2003 год. Музыкальные пристрастия Торпа произвели на меня должное впечатление. Кто бы мог подумать, что на этом фронте у нас до сих пор так много общего. И тут я обнаружила корешок от билета на концерт-возвращение группы «Джорни». За 115 долларов.

И еще: годичной давности чек на 800 долларов за пальто, купленное у «Неймуса Маркуса»[39] (должно быть, хотел вернуть обновку, да так и не собрался). На открытке с Гавайских островов, адресованной «мистеру и миссис Торп», от руки было нацарапано: «Не забыть: наш медовый месяц». И подпись: «Джейн и Энди». Очевидно, они не последовали собственному совету.

Я поднялась на второй этаж, прошла мимо закрытой двери, за которой раздавались шаги Торпа. Приятно было вот так свободно разгуливать по его дому. Я пришла с намерением добиться ответов на свои вопросы, но нескольких минут, проведенных с Торпом, хватило, чтобы убедиться в том, в чем я не сомневалась с самого начала, — не так-то легко будет задать простой вопрос и получить прямой и честный ответ. За неряшливостью и неорганизованностью Торпа скрывался хитрый, изворотливый ум.