Твоя Конституция - [2]

Ах, как скаредно мало растрачиваешь себя, взрослея, как редко – приступами – побеждает благородство и великодушие, зато помнятся эти редкие случаи и хранятся в памяти, как похвальный лист в рамочке с поблекшей каемочкой, давно известный всем твоим гостям…

Что там ниже, по наклонной, за бабушкиным половичком? Цинизм и лицемерие?

Что ж, этому искусству обучаются быстро и с успехом. Кто не умеет «принимать на себя личину, быть двуличным … действовать притворно, обманывать внешностью, прикидываться смиренным, ханжить, льстить из выгоды»? Умели во времена Даля, умеют и сейчас.

И часто слова великого человека становятся дубинкой в руках зарвавшегося великосветского холуя, а еще чаще – ходим же мы по улицам! – слышится и не человеческое даже – мерзкое, грязное и ставшее таким привычным. И если что-то не так, то есть не «по понятиям», то «претерпишь от руки ближнего своего» в полной мере и степени.

Лев Николаевич Толстой (1828–1910), великий русский писатель

«Люди так привыкли к поддержанию внешнего порядка жизни насилием, что жизнь без насилия представляется им невозможною. А между тем если люди насилием учреждают справедливую (по внешности) жизнь, то те люди, которые учреждают такую жизнь, должны знать, в чем справедливость, и быть сами справедливы. Если же одни люди могут знать, в чем справедливость, и могут быть справедливыми, то почему же всем людям не знать этого и не быть справедливыми?»

На этот вопрос Льва Толстого ответить очень сложно. Может быть, так: все люди не могут быть справедливыми, потому что на одном из перекрестков свернули не в ту сторону. Поворачивать надо направо. Всегда. Соблюдая букву закона.

Буква закона

От веку, от пращуров повелось – всегда первую букву в книге украшать, что угловатый готический ордер, что славянскую вязь. Знак это был – поклон низкий за возможность прикоснуться к тайне Слова. И название дали особое, любовное, – буквица.

Первая буква – самая важная, и хорошо, если она гласная. Обычно согласные все. Так и начинали от века: «Мы…» А дальше подставляли всё, что было нужно на «данный, текущий, исторический, определяющий, переломный момент»: «Николай Второй» или «н-ский народ».

Нет, нужно самый главный закон – Конституцию – начинать с вопросов на гласную, или гласных вопросов. Например, таких: «Ограничивать нужно себя или других?», «Я готов соблюдать Закон?» Если нет – закрой книгу – не твоя она, не дорос. И не требуй соблюдения своих прав и правил, пока не уразумеешь, что такое «Я». Для этого, к сожалению, много времени может понадобиться. У некоторых целая жизнь уходит – добру в одночасье не научишься, только дурное дело – нехитрое.

Может, каждому пареньку на четырнадцатилетие вместе с паспортом (или вместо оного?) текст Конституции выдавать? И родителям тоже – им теперь большая работа предстоит. Воспитать достойного человека.

Фрагмент глиняной таблички, содержащей свод законов древней Шумерской цивилизации

Глава первая, родительская

Не доводилось ли тебе, любезный читатель, вспоминая милое детство свое, окунаться в розовые облака, подобные тем, что висят в горячий июльский полдень над горизонтом; такие облака, которых ныне, как ни старайся, ни щурься и ни морщи нос, не увидишь, даже и думать нечего, – на небе сплошь тучи да хмарь, похожая на холодец, оставшийся после затянувшихся новогодних праздников; такие облака, одно воспоминание о которых горячит кровь, и щеки вдруг засидятся снегирями на старых ветвях твоих?

Милое, милое детство! Маменька стоит на крыльце или на балконе, ласточкиным гнездом прилепившемся к серенькой стене дома в три этажа, таких же знакомых, родных и близких, как матушкино лицо и та особая, искрящаяся радостным, пусть не всегда оправданным, превосходством над соседками улыбка, торжественно объявляющая всему белому свету, всему двору с тремя тополями и кустом всё еще пышной сирени о твоей – дорогого ее дитятки – очередной победе. «Как, – вы не знаете, что мой сыночек изобрел, написал, сыграл, обыграл, сказал, удивил, поразил, потряс, привел в замешательство, совершеннейшее изумление своих одноклассников, учителей, завуча, директора, завроно, тренера сборной, министра образования; вы не знаете, что всё это – тут поведет плавно рукой кругом – принадлежит ему одному, что всё-всё он постиг, всё знает и всё умеет и может тоже всё, а вчера звонили из Самого Большого Дома и просили у него совета?»

Может статься, все матушки таковы и так же щедро делятся они своими страхами перед богом и чертом, бабой-ягой в ступе казенного дома, дальней дорогой, городом-Содомом и небесной механикой? Нет-нет да и вспомнишь матушкины наставления, предостережения о «плохой компании», «дурных людях, что все до единого себе на уме», сглазах, оговорах, коварных и наглых девчонках, которых «у тебя еще будет миллион», грязных носках, футболках, ушах, руках, ногах, о громе, молнии, темноте, угревой сыпи, потнице, лишаях и чириях. Вспомнишь и улыбнешься сам себе в горчичном тумане глаз.

Здесь, в этом благословенном краю тополиного пуха, что клубится по углам, поднимается к родительской кроне и опускается вновь, чтобы вспыхнуть от случайной спички или быть разметанным кожаным мячом, хулиганским, как шлем Чкалова, собирались первыми по-настоящему теплыми днями именинные команды отважных бойцов-командиров. Здесь проходили вселенские соборы двух, трех, а однажды – вспоминаешь, читатель? – пяти великих дворов-царств.