Твой последний врач. Чему мертвые учат живых - [45]

– А поджелудочная железа должна быть такой маленькой? – спросила я.

– Нет, это диабетическая панкреатопатия – атрофия[31] органа. Пощупать вы ее, конечно, не можете, но поверьте, что она достаточно плотная, если сравнивать ее с нормальной железой.

– Почему?

– Фиброз[32], а на микро позже будет выражен липоматоз[33], уменьшено количество эндокринных островков, атрофия долек, замещение фиброзной тканью паренхимы.

– Почки симметрично уменьшены, плотной консистенции, видны множественные белесоватые тяжи, придающие их поверхности мелкозернистость. Предположительно тяжи из соединительной ткани. После микро скажу точнее, но с учетом основного диагноза я думаю, что это диабетическая гломерулопатия[34], – сказала я, аккуратно извлекая почку из околопочечной жировой клетчатки и рассекая ее, чтобы осмотреть внутреннюю часть. Двойная пара перчаток немного притупляла ощущения в пальцах, но лучше так, чем нечаянно порезаться.

– Да, последние несколько недель у нее были проблемы с мочеиспусканием.

После завершения вскрытия и обсуждения диагноза врачи поблагодарили нас и ушли. Я стягивала с себя перчатки и халат, когда вошли санитарки со всем необходимым для подготовки тела к выдаче. Мы предупредили их, что родители хотят забрать свою дочь сегодня в четыре часа, поэтому вдвоем они начали быстро раскладывать на соседнем столике косметику, расчески и одежду с цветами, которые передали родственники. Я испытала смешанные чувства, когда увидела, что Анне будут наносить пудру той же марки, что и у меня. Родители или супруги часто приносят ту косметику, которой женщина пользовалась при жизни, а иногда для наглядности приносят фото, как выглядела усопшая. Всем этим занимаются санитарки – наше дело касается только медицинских, а не эстетических аспектов.

Я переоделась, тщательно помыв руки антисептическим мылом и для надежности обработав их спиртовым спреем, и поднялась наверх. Впереди у нас была еще куча работы, поэтому даже обед прошел довольно быстро.

В кабинете не было привычных оживленных разговоров – все были заняты работой. К моему удивлению, родственники не просили встретиться со мной – им было достаточно разговоров с лечащими врачами. Я отдала свидетельство о смерти через санитарку и около трех часов дня стала потихоньку собираться домой. Выключила микроскоп, накрыла чехлом от пыли, проверила, что в базе заряжается стационарный телефон, а компьютер выключен, проверила, не забыла ли я ключи на столе, забрала свой термос. Санни уже ушла – ей нужно было отнести кошку к ветеринару.

Вдруг в кабинет вбежала Даша с какими-то документами:

– Антонина Сергеевна, там еще одного привезли, сейчас просят вскрыть, срочно, это личная просьба… – И она что-то зашептала на ухо Тоне.

Тоня выглядела недовольной тем, что придется задержаться, но, видимо, имя просящего было для нее весомым. Вместе мы спустились на первый этаж, где я пошла переодеваться в пальто, а Тоня – в халат.

– Я так устала, уже хочу в отпуск, – вздохнула по дороге Тоня. – А отдохнем мы лишь на январские праздники.

– Я тебе искренне сочувствую. Но ты же опытный врач – справишься быстро. Обнимаю тебя.

– Пока, Танюш, до завтра.

Уходя домой, я прошла мимо прощального зала, где в белоснежном гробу уже лежала инсулиновая девушка: ее лицо казалось спокойным, а в руках был маленький букет искусственных цветов.

Мертвые люди не похожи на спящих: пропадает мимика, и из них действительно уходит жизнь.

Они выглядят как пустые коконы бабочек, упорхнувших на ту сторону – всего лишь оболочка тех, кого мы знали при жизни. Я прошла дальше и сквозь открытые двери секционной увидела Тоню, которая занималась аутопсией. Она быстро диктовала что-то Даше, которая пыталась успеть внести все данные в карту. Я обратила внимание на то, что ее стол из-за обвалившейся стены пришлось передвинуть, а сама подруга явно торопилась, поэтому в ее защитном комплекте не хватало нарукавников и чего-то еще. Ну и ладно, каждый сам ответственен за свое здоровье, тем более что Тоня опытная – может быть, управится со всем за 20 минут и пойдет домой.

Мне нравится момент, когда я выхожу из нашего здания на улицу и вдыхаю воздух, не пропитанный формалином. Звуки заполняют меня, и это не только звон металлических инструментов или стекол, которые я кладу на столик микроскопа. Я иду, и яркие краски осени будто отпечатываются на моей сетчатке. Я так счастлива просто жить, просто быть здесь, дышать, петь, идти и делать, что захочется! Я могу ходить, пока позади меня остаются те, кто будет уже только лежать, и от этого счастье ощущается еще острее.

* * *

Дни на работе пролетали быстро. Задач было все больше, усталость накапливалась и смешивалась с осенней хандрой. В кабинете было достаточно холодно, и я стала, по примеру Санни, оставлять на батарее с вечера толстые теплые носочки, чтобы утром надеть их под обувь. С плоских балеток я перешла на объемные кроксы. Конечно, в них невозможно поместить ортопедические стельки, но теперь первостепенным для меня стало тепло, а не правильное положение стопы. Я также носила с собой горячий чай в металлическом термосе и грела руки о кружку с горячим напитком.